— Разумеется, нет. И все же Извара некогда едва ли не полностью принадлежала Рерихам, поэтому Алексей Андреевич наверняка мог что-нибудь слышать о ней в этом контексте. Но нас интересует другая, с позволения сказать, достопримечательность. Помимо имения Рерихов и старинного известкового завода Извара известна Училищным домом Санкт-Петербургской земледельческой колонии Беклешовых.
Так-так, вот мы и подобрались к сути.
Алексей с недоверием покосился на гостя.
— Валерий Карлович, при всем уважении… При чем здесь мой брат?
— Вашему брату предстоит отправиться в этот Училищный дом, дабы отбыть остаток положенного для исправления срока. Вместе с воспитанниками из Третьей и Четвертой групп, которые были сформированы еще на острове.
— Так, стоп. Прошу прощения за дерзость, но… Вы или ваше руководство там ничего не перепутали, Валерий Карлович? — все сильнее гневался Алексей, и я не мог понять, почему. — Во-первых, вы сами говорили моему отцу, что Владимир отличился героическим поступком. Разве этого недостаточно, чтобы снять с него повинность? Ну ладно, допустим, этого требует ваше таинственное дело. Но земледельческая колония? Вы с ума сошли?! Будь это учреждение, по своему статусу аналогичное Исправительной академии, но вы отправляете моего брата в колонию для простолюдинов! Княжича — в колонию для… Вы вообще в своем уме?!
Самойлов собирался возразить и пуститься в объяснения, но я знаком велел гостю молчать и сам обратился к брату.
— Тише, Леша. Это не случайность.
— Вот именно! Что они себе позволяют?!
— Угомонись, брат, — резче, чем хотел, сказал я. — Так нужно. Для службы и дела.
— Да что там наверху возомнили? Отправлять дворянских детей есть одну баланду с настоящими малолетними преступниками, да еще и из низких сословий?
А, вот, что его возмутило сильнее всего. Сам факт того, что я оскверню свои начищенные подошвы прахом бытия низшего сословия. То есть пока нас на острове строили и гоняли, все было в порядке? Потому что колония, точнее, исправительная академия, была «для своих».
Но сейчас неслыханное дело — аристократических отпрысков сажают под один замок с плебеями!
— А чем преступники из дворян отличаются от других преступников? — с вызовом спросил я. Все-таки в прошлой жизни был самым что ни на есть пролетарием, и за простой рабочий класс стало обидно. — Лишь наличием особых сил. Но суть не меняется. В своих преступлениях мы равны.
Самойлов понял, что дискуссия зашла не в то русло и накалялась сверх меры, поэтому поспешил
— Должен заметить, это временная мера, Алексей Андреевич. Исправительная академия возобновит работу, но после реставрации, смены преподавательского состава и руководства. Это займет месяцы…
Ага. А проверить, что наговорил вам граф Баранов в казематах, нужно было побыстрее. Впрочем, я был уверен, что лишь ради одного меня «Десятка» не стала бы рисковать шкурами стольких детей аристократов. Наверняка решили обкатать какую-нибудь программу для сокращения пропасти между сословиями или что-то вроде того. Судя по тому, что я успел вычитать, государь поощрял, когда аристократия спускалась с небес на землю.
Вот только сталкивать одних преступников с другими…
— Леш, все будет в порядке, — сказал я. — Обещаю, никаких глупостей творить не будут. А сейчас, если не возражаешь…
Брат все понял и поднялся.
— Надеюсь, вы знаете, что делаете. Не дай бог, если дом Оболенских настигнет еще одно горе.
С этими словами он вышел, кивнув Самойлову на прощание.
— Дерзкий молодой человек, — тихо сказал подполковник, когда за Лешей закрылась дверь.
— Он просто переживает. Согласитесь, у моей семьи есть для этого причины.
— Разумеется, Владимир Андреевич, — кивнул гость. — Поэтому я постараюсь занять как можно меньше вашего времени. Итак, выезд послезавтра. У вас будет один полный день, чтобы привести дела в порядок.
— Хорошо. Расскажите, что за место.
— На самом деле место уникальное, хотя ваш брат и настроен скептически. Это бывший экспериментальный проект Министерства юстиции. В семидесятые годы позапрошлого столетия близ Ржевской слободы Петербурга было открыто первое в Российской империи исправительное учреждение для малолетних преступников. Инициатором проекта выступило Общество земледельческих колоний и ремесленных приютов. По замыслу воспитанники должны были заниматься сельским хозяйством и получать начальное и ремесленное образование.
— Идея интересная, — заметил я.
— На бумаге — да. А на деле все оказалось совершенно не так. Дети различных характеров и возрастов, многие из которых были уже глубоко испорчены, — всё это страшно затрудняло перевоспитание. В колонии постоянно происходили ссоры и драки. Взятые прямо с улицы, дети выказывали полнейшую антипатию к своим воспитателям и друг к другу. Многие из их числа раньше работали на фабриках по 10 часов в день, и вынесли оттуда полное отвращение к труду. А ведь на самом деле колония только ради труда и существовала.
— Выходит, на труде этих воспитанников инициаторы просто зарабатывали деньги? — догадался я.
Самойлов кивнул.