Исправленному верить

Они стояли там, откуда Мусенька с кошачьего форума наблюдала прорыв трубы и стрельбу по коту. Начинавшийся за приснопамятной аркой двор с истинной питерской прихотливостью разветвлялся, причем догадаться, что в глубине отнорка таится сквозной проход, было практически невозможно. Мусенька о нем явно знала. Появившись из проходного двора, она прошла вдоль магазинных задворков, увидела одинокий гейзер, жертву и садистов…

– Вас свидетельница не заметила, – напомнил Аркадий Филиппович, – а вы не заметили ее, второго охранника и священника. Пройдемте-ка разок вашим маршрутом.

Шульцов замялся: он помнил горячую, влажную духоту, белые клубы, шаркающие кошачьи лапы, но не то, куда они бежали и где сворачивали.

– Кажется, поползло тут. – Ученый с опасением тронул ногой грязную, но смирно лежащую плитку.

– Да, самый дальний от арки свищ был здесь, – подтвердил Степаненко. – Точно.

Моряк отыскал и точки остальных «прорывов» – на их месте была никем не потревоженная кладка, кое-где еще скрытая подтаявшим серо-желтым снегом.

– Хватит, – решил полковник, – нечего привлекать внимание. Пошли пить чай и мозгой шевелить.

Историк кивнул; после кружения по мокрому двору утреннее озарение стало казаться бредом, которым лучше не хвастаться. Степаненко тоже молчал, так что «конференцию» открыл Аркадий Филиппович. Рассказом про Овалова. Ночь поэт провел с женщиной, проводив которую поставил жариться яичницу, вернулся в свою комнату, открыл окно и то ли прыгнул, то ли свалился. В последнем случае оставалось предположить, что покойный полез на подоконник по делу.

– Валера на месте, – заключил Аркадий Филиппович, – как только что-то узнает, отзвонится. Как бы отпуск ему из-за наших делишек брать не пришлось… Трупы-то у нас не криминальные и формально друг с другом никак не связаны, а значит, никакой специальной оперативно-следственной группы создаваться не будет. Даже по просьбе бывшего начальства. Связь и криминал очевидны только нам, и очевидность эту, сами понимаете, к делу не пришьешь, так что пособирает дежурная группа вещдоки, опишет место, разберется, кто, что, где и когда, сдаст труп на вскрытие, оно покажет некриминальную причину – и все. Несчастный случай или самоубийство. Дело в архив, народ – на другую работу… Ну, кто что надумал, кроме установления попа?

Степаненко пожал плечами и поморщился – видимо, от боли. Шульцов с тоской оглядел чистенькое кафе; он гордился своим умением четко формулировать, но и на старуху бывает проруха.

– Я пытался предупредить Овалова. – Воспоминание о встрече в «Рептилии» вызывало злость даже теперь. – Каюсь, он был мне несимпатичен, но дело не в моих эмоциях. Мне не удалось доходчиво донести свою точку зрения, и покойный принял меня за шарлатана. Боюсь, вы с ним согласитесь.

– Не бойтесь, – подбодрил Аркадий Филиппович, – что на флоте, что в моей родимой конторе, как бы ее ни обозвали, совсем уж атеистов не водится. Забыл вам сказать: Юра опознал напавших на младшую Колпакову. Несовершеннолетние наркоманы, состояли на учете, седьмого марта перестарались с дурью и отправились в мир иной. Оба. Валера, молодец, догадался запросить информацию по озерковской шпане, хотя версию о смертоносности ничем не примечательной студентки начальству, само собой, не предъявишь.

– Вообще-то она примечательна в том числе и как студентка, – задумчиво произнес Шульцов, заодно оттягивая свой «доклад». – Девушке двадцать шесть, образование у нее второе высшее. Оно у нас, во-первых, в большинстве своем заочное, а во-вторых, платное, и хорошо платное… Колпаковы впечатления особо зажиточных не оставляют. В наличии мать, которая, похоже, этот кагал содержит, бабушка на пенсии и неработающая дочка. Проверить бы, где они деньги берут.

– Александра учится за государственный счет и как отличница получает стипендию. Я, по старой советской памяти, ничего странного в этом не увидел, спасибо, что надоумили… Похоже, здесь та же история, что и с комнатами, в которые никого не подселяли. Вы куда?

– За вином.

– Не рановато ли? – усомнился сосед. – Или на трезвую голову мы не поймем?

– Не в этом дело, – уклонился от немедленного разъяснения Шульцов.

У витрины молодая женщина с толстыми, обтянутыми чем-то чудовищно розовым ногами унимала вопящее чадо. Ребеночек злобно топал ножками и хотел… Олег Евгеньевич подумал, что блинчик, оказалось – украшавшую витрину куклу-китаянку, блин же поминался цветком жизни всуе.

– Говорите. – Девушка за стойкой улыбнулась Шульцову.

– Бокал «Старого нектара».

Замысел историка подразумевал «случайно» разлитое вино, но бушующий мальчишка подал новую идею. Уже с бокалом в руке Олег Евгеньевич сместился влево, якобы разглядывая выставленные пирожные. И заработал чувствительный пинок по колену.

– Что ж… – Историк глянул на золотистую лужицу. – Хвала Дионису…

– Вы сами виноваты, – мамаша не стала дожидаться претензий, – смотреть надо! Ребенок же!

– Бйин! – пискнуло дитя. – Сотйеть надо!

Не вступая в дискуссию, Шульцов, едва не произнеся вслух «Вышла младая, с пурпурными ляжками Эос», вернулся к соратникам.