Исправленному верить (сборник)

В середине прошлого века на этом месте стояли бараки для невольников. Рабы мостили дороги, прокладывали водопровод, рыли ямы под новые большие здания. После отмены рабства бараки снесли, землю отдали под частную застройку, а слободка так и осталась Пеликаньей. Рабы по закону считались слабоумными, и мы обеспечивали их работой не просто так, а из сострадания. Подобно пеликану, милосердной птице, которая всегда носит при себе пищу для голодных.

Дом Чамиангов построил еще Данин дед. Просторный, двухэтажный, с расчетом на семью и на частный прием больных. Недужных было много, а сын – всего один, будущий профессор Нираирри Чамианг. И у него с работой все ладилось хорошо. А с семьей поначалу – не очень. Да так, что к тридцати пяти Нираирри остался совсем один, не считая больных, учеников и коллег по работе.

Правда, вскоре все выправилось. Жена, сыновья, а потом и внучки…

– О господи! Может в пятнадцать лет человек иметь собственную комнату? Отдельную? Вы же мне обещали?!

Девице Ани – почти шестнадцать. Как быстро выросла старшая дочка доктора Рангаи, Даниного старшего брата. Средняя школа позади, волосы по-взрослому подобраны лентой, вместо кукол – заграничные благовония, кавалеры под окном. Ани бы, может, и мелькнула лишний раз за занавеской – если бы не Бони, младшая сестра, с кем приходится делить комнату. Задразнит.

– Вот бабушка в мои годы…

– …сидела в нижней зале на полу и думала: как управиться с этими хоромами? Кто же знал, что нас так быстро станет так много…

Бабушка тут же, в гостиной, на лежанке. Взялась было за рукоделие, но – как обычно – пришла кошка, уселась, и теперь хозяйка боится шевельнуться. Иначе гордый зверь обидится и убежит. Все в доме Чамиангов считают, что главная тут – бабушка, и только сама она знает: кошка главнее.

Отдельная комната для нашей «невесты» – это значит, девичья спальня вся отойдет Бони.

– Вот Бенг. Он себе жилище уже обустроил. А ты можешь переехать в его детскую.

У западной стены гостиной возведен шатер. По обычаю древних ко входу прислонен щит, а рядом привязан конь. Со светлою гривой, рыжий, деревянный, на четырех колесиках. На постройку шатра ушли чайный стол, два стула и покрывало с Даниной кровати. Тетины и бабушкины подушки тоже пригодились – чтобы не сидеть прямо на полу.

Вообще-то Бенг сооружал шатер для Райи – самой младшей своей двоюродной сестренки. Она даже заползла внутрь и что-то довольно залопотала. Но тетя Римбо сказала: такой маленькой нельзя долго прятаться внутри. И теперь шатер в полном Бенговом распоряжении. Может, и правда, пожить пока здесь, а свою комнату уступить Ани? Бенгу не жалко, тут даже уроки можно делать, если принести светильник. Хотя до занятий в школе еще далеко – двадцать дней с хвостиком.

– Высокородного вождя кочевников желает видеть древний Исполин.

Дани, как был, в выходном наряде, опускается на четвереньки и откидывает полог. Оглядывает шатер, решает, что внутри ему будет тесно:

– Пожалуй, подожду тебя на крыше. Я же летучий Исполин!

Вылезает наружу, усаживается на стол.

Бони продолжает советовать старшей сестрице:

– Или переселяйся вниз, там места много. Хотя туда тоже нельзя, там папа работает…

Вот и сейчас доктор Рангаи занимается с учеником. Стажер пишет первую разрядную работу, принес промежуточные выводы.

Девица Ани страдальчески обводит глазами гостиную. Большой портрет деда в лекарском балахоне. Сундук, на нем их с сестрою кукольный домик. Еще одно жилище… Книжные шкафы. Изваяние Змея на полке. Кораблик в бутыли: подарок дяде Дани от одного из недужных. Такие дары тут всюду. Раковины южных морей. Часы со звоном: полдень и полночь отбивают заводные карлы с кирками. Матушкины цветы в горшках. Окна на балкон, на балконе тоже можно жить…

Просторно было, пока дядя Дани не женился. Не въехал сюда сразу с женой и с Бенгом.

– Или поступай на работу, как Линг. Кстати! Линг, та твоя дама так и не объявилась?

– Нет. Десять дней прошло. Я боюсь, с ней что-то случилось.

Жена Рангаи, Римбо, разливала чай – на сундуке, ведь стола-то теперь нет. Она передает чашку Ани. Потом покачивает ладонью, будто взвешивает на ней что-то легкое – клубочек или луковицу.

– А ты не спрашивала: те люди, что снимались с ней в один день? Иногда посетители, пока ждут своей очереди, беседуют… Вдруг кто-нибудь ее запомнил?

– Спрашивала: помнят. Но своего имени она не называла. Где работает или служит, тоже не говорила.

Бабушка осторожно поднимает одну руку. Указательный и средний пальцы – к брови и чуть вперед:

– Но! Линг, ты точно помнишь, что вообще заполняла ту бумажку?

Ответа не нужно: бабушка уже не верит. Растяпу нашел себе младший сын.

Бони повторяет то же движение – только от середины лба и медленно:

– А если она не может прийти?

Линг остается только вздыхать:

– Вот об этом я и думаю. Заболела? Или хуже того…

Дани хлопает обеими ладонями по столу – по бокам от себя:

– Так дай мне снимок, я спрошу в больницах. В нашей и в других.

Линг уходит к себе, возвращается с портретом. Бабушка берет его: посмотреть еще раз. Девицы тоже заглядывают.

– Или ее забрали в тюрьму? Этакий взгляд…