Исправляя ошибки (СИ)

Первое, что угадала Лея — то, что определенным чутьем сумела распознать даже чуждая Силе доктор Калония, — упрямое нежелание молодого человека к дальнейшему существованию. Иначе говоря, он не хотел жить, неосознанно совершая своей волей то, что можно было назвать в определенной мере самоубийством. Кровное проклятие горестной Падме Наберри, усугубляемое, тем более, чувствительностью к Силе и врожденным упрямством Скайуокеров. Подсознательное стремление исчезнуть, убежав от тяжкой ноши. Таким образом, победа врачей оказалась поистине выдающейся, однако в ней ли одной было дело?

Вместе с отвращением к настоящему витку своей жизни в его душе сидело некое чувство, которому трудно отыскать название, и которое, как это ни удивительно, препятствовало его окончательному уходу; поддерживало, так сказать, над бурей, не позволяя погибнуть. Таким образом, выходило, что юноша оставался жив вопреки и одновременно благодаря, главным образом, себе самому. Изматывающее противоречие, в любом другом случае способное показаться абсурдным. Но в отношении Бена Соло, чье существование замешано на борьбе с собой, одинаково проигрышной и выигрышной во всех случаях, подобное противоборство его бойкой души с тем грузом, что она на себя приняла, можно считать вполне объяснимым и естественным.

Еще одно. Вновь и вновь в своих мыслях Бен обращался к девичьему образу. Хрупкое тело в железных объятиях темной фигуры. Рей — без сомнения, это она — вызывала в нем не только необъяснимое ощущение родства, но и какой-то странный стыд, и ярость на грани почти благоговения. Это стало вторым его секретом, до которого Лее удалось добраться. И на ее губах прорезалась полная нежного стеснения улыбка.

И вот, наконец, то, что она искала. Узкий мост над пропастью главного осциллятора на базе «Старкиллер». Вероятно, именно молния этого видения пронеслась в ее голове за секунду до того, как смерть поглотила Хана. Горе полоснуло по сердцу острыми когтями. Для любой женщины нет зрелища хуже того, что должна была видеть Лея. И все же, она заставляла себя смотреть, не разрывая незримых уз между собой и Беном, добровольно отдавая себя страшнейшей пытке.

Два силуэта, сошедшиеся на самой середине моста — двое мужчин, дороже и ближе которых ее душа не знает. Тяжелый шлем с глухим, коротким стоном приземляется у ног молодого человека в черных одеждах, открывая глазам отца растерянное, полное скрытого терзания лицо и ласково-темные глаза, подобные глазам Леи, блестящие от слез.

— Меня разрывает на части. Я хочу избавиться от этой муки, — в голосе лишь дрожащая душевная мольба. — Мне известно, что следует делать. Но хватит ли сил? Помоги мне.

«Помоги мне…» — едва услыхав эти слова, Лея ощутила, как ее материнское чувство, оправдывавшее преступника все минувшие годы, справедливо восторжествовало. Именно это она искала сейчас здесь, в нем, в его голове — просьбы о помощи, смирения, веры. Подобное не могло быть произнесено чуждым существом, порождением Тьмы; это говорил Бен, никто иной.

Она жадно всматривалась далее. Раздирая свою душу в клочья, созерцала воочию, как отец и сын сошлись в объятии смерти. Издали и вовсе могло показаться, словно они на несколько мгновений соединились в одну фигуру, что всецело отвечало их природе и чувству родства, которому даже Бен, даже Кайло, похоже, перестал противиться. И как безжалостный алый луч вклинился между ними, когда на небосклоне угасла последняя искра света. Лея, сжав до боли кулаки, заставляла себя смотреть, как один силуэт растворился в пурпурном мареве внизу, а другой застыл на коленях безвольным изваянием, пораженный и раздавленный содеянным.

В этот миг — женщина по-прежнему видела и чувствовала сквозь боль своего сердца — огонь безжалостно обрушился на душу ее сына, уничтожая все то, что прежде внушало ему силу; убивая в нем волю и надежду. Стало очевидно, все, к чему стремился Кайло, разом обернулось против него. То, что задумывалось как акт чудовищного жертвоприношения в пользу грядущего могущества; то, что должно было сделать его сильнее, на деле лишь ослабило. Глупый мальчик хотел спастись от губительной двойственности, но вышло так, что сам обрек себя на страдания, много худшие.

Лея не ведала, стоит ли радоваться своему открытию. Сын стоял перед ее взором, раздавленный внезапным пониманием необратимости и одновременно тщетности свершившегося жертвоприношения. Ошибка, которую проще допустить, чем осознать.