Испытай себя

Он снова куда-то юркнул, а через минуту вереница приглашенных уже направлялась в импровизированный банкетный зал, гости усаживались на не совсем удобные стулья по десять человек за один стол, в неярком свете горящих свечей листали меню и знакомились со своими случайными соседями. За столом номер шесть мне было выделено место между Мэкки и Эрикой Аптон. Они пришли раньше и уже сидели.

Казалось, Эрика — это сама неизбежность. Впрочем, я подозревал, что до моего прихода Фиона переложила несколько карточек: ее нетрудно было уговорить.

— Это я попросила предоставить мне место рядом с вами, — пояснила Эрика, будто читая мои мысли, — и сделала это, как только узнала, что вы будете сидеть за этим столом.

— Э-э... А почему, позвольте спросить?

— Неужели вы так не уверены в себе?

— Все зависит от того, кто со мной рядом.

— А сами по себе? Когда вы один?

— В пустыне уверенности хоть отбавляй, а вот наедине с карандашом и бумагой — наоборот.

— Разумно.

— А вы? — спросил я.

— На подобного рода вопросы я не отвечаю.

По ее чопорному голосу и церемонной посадке головы я понял, что уступок не будет и мне предстоят суровые испытания, нечто вроде налета тяжелых бомбардировщиков.

— Я бы мог взять вас с собой в пустыню. Она оценивающе посмотрела на меня долгим пронизывающим взглядом.

— Надеюсь, это не акколада?

— Предложение.

— Со времени нашей прежней встречи вы поднабрались храбрости.

Эрика умела, сказав свою последнюю реплику, оставить собеседника с открытым ртом и не дать ему возможности ответить. Удовлетворенная, она повернулась к Нолану, сидящему рядом с ней с другой стороны. Я заметил, что Мэкки радостно улыбается.

— Нашла коса на камень, — поздравила она меня. Я разочарованно покачал головой.

— Если бы я умел писать, как она... или скакать, как Сэм, как Нолан... если бы я хоть что-нибудь мог делать так мастерски, то был бы счастлив.

— Попробуйте себя в кулинарии, — мягко и ласково улыбнулась Мэкки.

— К черту кулинарию! Она рассмеялась:

— А я слышала, что ваш банановый пломбир обладал такой убойной силой, что Гарет даже проспал занятия.

Перкин, сидящий рядом с ней по другую руку, что-то проворчал, пытаясь привлечь внимание жены. Некоторое время я наблюдал за Тремьеном, главой нашего стола, который пользовался явной благосклонностью супруги одного из спонсоров — непрерывно болтающей и безвкусно одетой дамочки. Он, несомненно, предпочел бы ей общество Фионы, сидящей рядом с другой стороны, но положение обязывало — за награду следовало платить вежливостью. Он взглянул через стол, увидел мою улыбающуюся физиономию, прикинул, о чем я в данный момент думаю, и, подмигнув, иронически улыбнулся.

Тремьен по-хозяйски расправлялся с суфле из осетрины и бифштексом «Веллингтон». Сидящий по другую сторону от дамочки Льюис тем временем достал из кармана фляжку водки, налил полный высокий стакан, опрокинул в рот и вновь спрятал бутылку. Фиона хмуро смотрела на него: пьянство Льюиса, даже на мой взгляд, было в высшей степени бессовестным. Казалось, что, убедив суд в своей невменяемости, он вновь и вновь пытается доказать это.

С угрюмым видом, ерзая на стуле между Льюисом и Перкином, что-то быстро уплетал Гарет; выглядел он уставшим. Перкин с братской покровительственностью велел ему прекратить стучать ногой по ножке стола, и Гарет еще больше надулся. Мэкки что-то миролюбиво проворковала, но Перкин лишь огрызнулся в ответ.

Мэкки повернулась в мою сторону и, нахмурившись, спросила:

— Что происходит со всеми?

— Напряжение.

— Из-за Гарри? — Она кивнула, как бы соглашаясь сама с собой: — Все мы притворяемся, но избавиться от чувства недоумения невозможно... А на этот раз все значительно хуже. Тогда мы, по крайней мере, знали, как умерла Олимпия. Смерть Анжелы Брикел вывела всех из равновесия. Жизнь стала какой-то беспокойной.

— Вы в безопасности, — сказал я. — Вы и Перкин. Думайте о своем ребенке.

После моих слов ее лицо как-то само собой просветлело. Мысль о ребенке как бы сняла мрачный налет дурных предчувствий.

До меня донесся голос Перкина. Тоном кающегося грешника тот шептал:

— Извини, дорогая. Извини.

И Мэкки, всепрощающая Мэкки, лидер среди них двоих, вновь повернулась к нему. Интересно, мимолетно промелькнула мысль, будет ли Перкин заботливым отцом?

Банкет продолжался: начались речи. Лощеные джентльмены, которых Мэкки, комментируя для меня происходящее, назвала гималайскими вершинами жокей-клуба, осыпали с соседнего стола комплиментами Тремьена и отвешивали поклоны спонсору. Спонсор, муж той безвкусно одетой болтушки, произнес панегирик в адрес Тремьена, который выслушал его с вниманием и лишь слегка поморщился, когда оратор нечетко произнес кличку его любимца — вместо Заводного Волчка получился какой-то Попрыгунчик. Затем лакей в фирменной ливрее гостиницы «Каслхаусез» вынес поднос, на котором был установлен собственно приз — серебряный кубок, оправленный по окружности фигурками скачущих лошадей. Поистине достойная награда для такого случая.