Испытай себя

— Но я не позволил им отправиться домой, — неожиданно вмешался Гарет, в голосе его звучали гордость и упрямство.

Да возблагодарит его Господь за это, подумал я.

— Что конкретно с вами случилось? — прямо спросил Тремьен. — Что все это значит?

— Расскажу… потом, — пробормотал я едва ли не шепотом.

— Не беспокойте его, — попросила Мэкки. — Ему трудно говорить.

Они всячески подбадривали меня до того момента, как из Ридинга подошла «скорая». Тремьен и Мэкки сразу же пошли навстречу человеку в белом халате, видимо для того, чтобы вкратце объяснить ему случившееся. Гарет направился было за ними, но я прохрипел ему вслед:

— Гарет.

Он тут же остановился, подошел и наклонился ко мне.

— Да? Что? Чем я могу помочь?

— Побудь со мной.

— Конечно, хорошо, — в его голосе прозвучало некоторое удивление. С встревоженным видом он сделал шаг в сторону.

— Эй, Гарет, иди за нами, — в раздражении обратился к нему Перкин.

— Нет, — прохрипел я. — Останься.

После некоторого молчания Перкин повернулся к Гарету спиной, наклонился ко мне и с жутким спокойствием спросил:

— Вы знаете, кто в вас стрелял?

Казалось бы, естественный в данной ситуации вопрос. Но нет.

Я промолчал. Впервые я прямо посмотрел в его залитые лунным светом глаза: вот он стоял передо мной, Перкин — сын, муж, мастер по дереву. Но как бы я ни вглядывался, душу в его глазах я увидеть не смог.

Вот он, человек, который думал, что убил меня… лучник.

— Так знаете или нет? — вновь спросил он.

На лице его не отразилось никаких чувств, но я отдавал себе отчет в том, что от моего ответа зависит его судьба.

После длительной паузы, в течение которой он сумел прочитать в моих глазах ответ на свой вопрос, я сказал:

— Да.

Я заметил, как внутри у него как бы что-то оборвалось. Однако он не рассыпался на части, не впал в ярость, даже не попытался вырвать у меня из груди стрелу или прикончить меня каким-нибудь иным способом. Он ничего не объяснял и не пытался оправдываться. Он выпрямился и уставился на приближающихся к нам Тремьена, Мэкки и врача. Сидевший в шаге от меня Гарет слышал весь наш разговор.

— Я очень люблю Мэкки, — вдруг сказал Перкин. Этим он фактически сказал все.

Я провел ночь в счастливом неведении относительно того, какую кропотливую работу проделали над моей грудью хирурги. Придя в сознание поздним утром, я с изумлением увидел вокруг себя массу трубок и приборов, о существовании которых даже не подозревал. Кажется, выживу: на лицах врачей я не увидел озабоченности.

— У него лошадиное здоровье, — произнес кто-то из них. — Мы быстро поставим вас на ноги.

Сестра сказала, что меня хотел видеть полицейский, но все посещения запрещены до завтрашнего дня.

Назавтра, то есть в среду, я уже обходился без искусственного легкого, хотя дыхание и было прерывистым. Я сидел в постели с разведенными в стороны плечами и ел суп. По-прежнему увитый дренажными трубками, я что-то говорил, испытывая легкое недомогание. Врачи говорили, что дело идет на поправку.

Против моего ожидания, первым пришел меня навестить не Дун, а Тремьен. Он пришел после полудня, бледный, усталый, постаревший.

Он не интересовался моим самочувствием. Подойдя к окну послеоперационной палаты, в которой, кроме меня, никого не было, он какое-то время смотрел наружу, а потом повернулся и сказал:

— Вчера случилось нечто ужасное.

Я заметил, что его бьет какая-то внутренняя дрожь.

— Что? — участливо поинтересовался я.

— Перкин… — голос его сорвался. Он был в полном отчаянии.

— Присядьте.

Он сел в кресло для посетителей и поднес руку к лицу, так, чтобы я не мог видеть, насколько он близок к тому, чтобы заплакать.

— Перкин, — после некоторой паузы сказал он. — Кто бы мог подумать, что после стольких лет своего увлечения он допустит такую оплошность.

— Что случилось? — спросил я, когда он замолчал.

— Он вырезывал какую-то деталь для своего очередного сундучка… и неосторожным движением ножа перерезал на ноге артерию. Он истекал кровью… пытался доползти до двери… вся мастерская была залита его кровью… пинты крови. Ему и раньше случалось порезаться, но сейчас… Его нашла Мэкки.

— Нет, не может быть, — поразился я.

— Она в жутком состоянии, но отказывается принимать транквилизаторы, чтобы не нанести вред своему ребенку.

Глаза его наполнились слезами, как он ни пытался их сдержать. Чуть успокоившись, он вытащил носовой платок и трубно высморкался.

— Сейчас с ней Фиона. Она нам очень помогает. — Он сглотнул. — Я не хотел говорить вам об этом, но вы бы сами спросили меня, почему не пришла Мэкки.

— Наоборот, хорошо, что сказали.

— Мне уже пора. Я сам должен был сообщить вам эту неприятную новость.

— Да, вы правы. Спасибо.

— Предстоит еще столько горестных забот. — Его голос снова сорвался. — Скорее выздоравливайте. Лошади ждут вас. И мне нужна ваша помощь.

Я был бы рад оказаться полезным, но он и сам видел, что в данный момент от меня не стоило ждать особой пользы.

— Это вопрос нескольких дней, — уверил я его.

Тремьен кивнул.

— Не миновать следствия, — сокрушенно заметил он.