Испытание

Юрась проснулся среди ночи от наступившей тишины. Гроза кончилась. Он видел из шалаша высвеченные луной стволы деревьев.

Осторожный, неясный звук нарушил тишину. Послышался хруст валежника. Это было странно: кто может ходить по лесу ночью?

Юрась тихонько толкнул Владика. Тот что-то промычал и повернулся на другой бок. Юрась снова прислушался. Звук затих, потом опять послышался хруст. Юрась с силой дернул Владика за руку.

— Проснись! — задышал он ему в ухо. — Проснись! Какой-то зверь ходит!..

Он схватил топорик, выполз из шалаша и, не подымаясь, огляделся. Проснувшийся Владик растянулся рядом.

Хруст валежника прекратился.

— Ушел обратно… в лес, — прошептал Владик.

— Н-е-е… Стоит на месте… принюхивается… Зверь человека издали чует…

— Смотри! Смотри!

По траве двигалась великанская тень человека. Тень плыла по земле, ломаясь о стволы деревьев. Но шагов не было слышно.

— Идет к нашему дому… — прошептал Юрась.

— Кто это?

— Не знаю… из леса вышел…

Тень исчезла. Сжимая топорик, Юрась прополз немного, спрятался за ствол сосны н, поднявшись на ноги, увидел: по тропинке медленно шел человек.

Юрась не заметил, как рядом с ним оказался Владик. Легкое облачко затянуло луну, человек стал почти невидимым.

— Давай к дому, через луг! Напрямик!

Владик полз за Юрасем, уговаривая себя, что ничего страшного нет. Ведь по тропинке шел не зверь, а самый обыкновенный человек. Кто-нибудь заблудился в лесу, вот и все! Чего же бояться? Но все-таки было страшно.

Они подкрались к дому раньше неизвестного человека и замерли под окном. Окно было раскрыто, должно быть, Тимофей Петрович распахнул его после грозы. Легкая занавеска чуть шевелилась.

Мальчики услышали, как человек поднялся на крыльцо и тихо постучал в дверь.

— Кто там? — По тому, как быстро Тимофей Петрович откликнулся на этот едва слышный стук, было ясно — он не спал.

— Открой, товарищ… свои…

— Товарищем называет! — прошептал Юрась, сжимая руку Владика.

— Кто "свои"? — Тимофей Петрович чиркнул спичку и зажег лампу.

Теперь мальчики могли не только слышать, но и видеть все, что происходило в комнате: занавеска не доходила до подоконника, и внизу, во всю ширину окна, тянулся узкий просвет.

— Открой, товарищ! — голос незнакомца звучал тихо, но настойчиво.

— Сейчас…

Тимофей Петрович не спеша натянул сапоги, взял стоявшую у кровати дубинку и вышел в сени. Стукнула щеколда, скрипнула дверь, и в комнату вошел незнакомец.

Это был рослый, широкоплечий человек. Рваная одежда командира Красной Армии без слов говорила о долгих днях скитаний по лесу. На петлицах выгоревшей гимнастерки были видны следы трех кубиков. Нестриженую голову прикрывала грязная пилотка со звездочкой.

— Спасибо за приют, браток… — прерывисто заговорил командир. — Сколько недель пробирался… одни ягоды да грибы сырые… нету сил больше…

— Садись, накормлю, — сказал Тимофей Петрович.

Ни о чем не спрашивая, он положил на стол караваи хлеба и кусок сала.

Командир с жадностью набросился на еду. Тимофей Петрович молча смотрел на него. Продолжая жевать, пришелец говорил:

— Повезло, что наткнулся на твой дом, товарищ. Луна вышла, я его и заметил. Вот счастье, что луна вышла, ей-богу!

Тимофей Петрович продолжал молчать.

— А мне еще идти да идти…

— Куда тебе идти? — заговорил наконец Тимофей Петрович.

— Как куда? К партизанам, конечно! Я же политрук полка! До последнего вздоха буду драться с проклятыми фашистами!

— Владька! Мы с ним уйдем! — Юрась дрожал от волнения. Теперь ясно, что делать. Они ни на шаг не отстанут от этого человека.

А политрук, не переставая есть, все говорил:

— Я, товарищ, кадровый военный, политработник нашей славной Красной Армии. Видишь этот шрам, товарищ? — он показал на свой подбородок.

— Вижу, — голос Тимофея Петровича был вялый, спокойный, точно он вел какой-то давно надоевший ему разговор.

— Это под Халхин-Голом! Когда самураев громили! Мне товарищ Буденный лично орден вручал…

— Герой! — шепнул Владик.

Политрук кончил есть.

— Теперь бы закурить, товарищ, — мечтательно сказал он. — Веришь ли, товарищ, последний раз листья курил неделю назад. А потом уж и листья не мог курить — спички кончились…

— Кури, — равнодушно проговорил Тимофей Петрович, протягивая пачку немецких сигарет.

— Фашистские! — сказал с презрением политрук. — Ничего, не падай духом, скоро свои закурим, "Беломор"! — Он сделал глубокую затяжку и пустил дым сразу через рот и ноздри. Притаившиеся у окна мальчики почувствовали запах табака.

— Я, товарищ, сразу понял, что ты настоящий патриот, — продолжал политрук. — Схорони меня на пару дней, передохну малость от всех передряг. Я к тебе с полным доверием. Вот и это, прошу тебя, спрячь… — Он вытащил из кармана орден Красного Знамени и положил его на стол.

— Помоги мне, браток, с партизанами связаться… Своих-то потерял. Отбился от части. Думал, что в живых не останусь. Ей-богу! Ну, теперь-то все в порядке! Теперь я свое место в борьбе с ненавистным фашизмом найду. Я ведь в случае чего и партизанский отряд могу возглавить. Как боевой командир! Свяжи меня, товарищ, с кем-нибудь из местных коммунистов…