Испытание

— Вот уж это худые слова… большевистские. Видать, мозги-то у тебя набекрень. Ну да ладно, как, говоришь, зовут того мальчугана?

— Какого?

— Да который у вас ночевал… Помогал политрука связывать…

— Никто у нас не ночевал…

— А ты вспомни.

— Никто не ночевал…

— Значит, ты все один, ровно волк в лесу. И поиграть не с кем… Может, к вам гости ходят, тогда дело другое…

— Кто к нам ходить будет? Только вот вы и пришли…

— Да… Невесело живешь… Что ж ты делаешь день-деньской?

— Читаю…

— Это хорошо. Я тоже люблю на сон грядущий. Новый завет читаю. Ты-то читаешь Новый завет?

— Новый завет? А кто автор?

— Не богохульствуй! Книга сия написана по вдохновению святого духа, она есть непогрешима и свята! Понял?

— Не, не понял…

— Тебе папаша про Библию толковал?

— Не, не толковал…

— Ай, нехорошо, не похвально. Категорично! Поговорю, поговорю с родителем твоим, сделаю внушение. — Тут Сиволоб вспомнил, ради чего он затеял разговор о чтении, и сменил негодующий тон на добродушный. — Что же ты читаешь? Поди, все про разбойников да сыщиков?.. Покажи-ка, дружок, свои книжицы. Где они у тебя?

Не дожидаясь ответа, Сиволоб быстро поднялся на крыльцо и вошел в дом. Цепким взглядом он обвел комнату, и сразу же заметил на стене темный квадрат обоев.

— А тут чей портретик висел? Видать, недавно сняли…

— Ленина… Здесь висел портрет Ленина, — выговорил твердо Юрась.

— Ленина?! — староста побагровел, глаза его так и застыли на темном пятне. Вдруг Сиволоб досадливо хлопнул себя по лбу:

— Тьфу, беспамятный! Забыл, совсем забыл я, что при красных твоему батьке без портрета этого нельзя было… для маскировки, значит… — Снова глаза его воровато забегали по комнате. В углу он увидел сандалии Владика. Они были явно меньше ноги Юрася. Староста засопел.

— Добрая обувка, — сказал он.

— Вы про книги спрашивали, — начал Юрась, но Сиволоб перебил его:

— Твои сандалии?

— Мои…

Сиволоб взял одну сандалию, перевернул ее вверх подошвой. На гладкой блестящей коже отчетливо виднелся фабричный штамп — "Скороход".

— Новенькие. Видать, только что куплены. — Твои, значит?

— Мои…

И без того кривой рот старосты, перекосился совсем.

— А ну надень. Интересно посмотреть, каково на ноге выглядит…

— Они мне малы, — нашелся Юрась.

— Когда же ты успел из них вырасти, ботиночки совсем новенькие?..

— Они мне сразу были малы… Мама без меня покупала… Ошиблась номером…

— Давно твоя мать была в Питере?

— В Ленинграде мама не была.

— А гляди: на подметке написано "Скороход". Видишь? А где такая фабрика? В Питере! А мать в Питере, говоришь, не бывала. Значит, их кто другой завез к вам?

— Мама их в Минске купила. В Минске до немцев все было: и из Ленинграда, и из Москвы, и из Киева…

Сиволоб насупил редкие брови.

— Не ври! Не было ничего при красных! Ну, да не об этом речь. Про книги разговор был. Показывай, какие у тебя есть книжицы…

Юрась смешался: свои немногие книги — "Как закалялась сталь", "Судьба барабанщика", "Тимур и его команда", "Овод", "Чапаев" и "Приключения Шерлока Холмса" — он держал в шалаше.

— Вот тут мои книги, — указал он на полку, где стояли учебники.

Сиволоб снял с полки толстую старую книгу и попытался прочесть название:

— Это по-каковски написано? Никак по-немецки?

— Это немецкий учебник. Книга для переводов. Я с нее перевожу на русский язык.

— Скажи пожалуйста! Значит, ты по-немецки можешь?

— Могу…

— А ну почитай, я послушаю, что написано.

— Вы же по-немецки не понимаете?

— А ты по-русски читай. По-немецки мне ни к чему, ты мне по-русски давай, что тут написано…

— Пожалуйста.

Юрась неторопливо стал выбирать упражнение из старинной немецкой книги. Мама называла эту книгу "Хрестоматия для гостей". Составленная каким-то полуграмотным немцем в конце прошлого века, она неизменно вызывала смех, когда мама или Юрась начинали переводить из нее.

Остановившись на упражнении, которое называлось "О собаке, змее и родителях", Юрась начал читать:

— "Петр Великий основал Петербург на берегу Невы, но мальчик продал собаку того старого графа и этого молодого князя садовнику моего доброго отца. Мой добрый отец и моя добрая мать — суть добры. Мои родители любят собаку старого графа и эту красивую змею молодого князя".

— Ерунду читаешь! — сказал недоверчиво Сиволоб, заглядывая в книгу, точно он мог проверить, что там напечатано.

— Я перевел все точно. Вот, смотрите, картинки: змея, собака, садовник, Петр Великий…

— Не думал я, что немцы такие глупости пишут, — сказал староста, но тут же спохватился: — Это при старом режиме, при кайзере Вильгельме так немцы писали, пока у них фюрера не было… Теперь немцы хорошо пишут, гладко.

— Теперь они хорошо пишут, — подтвердил Юрась. — Вчера Марченко привез из Гладова немецкий приказ, я читал. Там все гладко написано: кого повесить, кого расстрелять, кого в лагерь, кого в тюрьму…

Староста уставился на Юрася, не понимая, издевается мальчишка или говорит серьезно. На всякий случай он заметил:

— Не одобряю, что родителя зовешь по фамилии. Отродясь такого не слыхал. Обязательно скажу ему. Пусть он тебе через одно место ума прибавит! Истинно говорится: сокрушай детям кости смолоду…