Испытание

Наконец ящики были сгружены и составлены рядком. Грузовики, обдав напоследок старшего надзирателя солярным перегаром из дизельных глоток, взревывая, укатили за ворота. Каково же было удивление Палантана, когда он обнаружил, что армейский капитан не уехал с грузовиками, а остался с тремя солдатами возле ящиков.

- Ты, капитан, не забудь - меня зовут Палантан, - сказал старший надзиратель и направился в караулку: его смена на сегодня заканчивалась.

Следующий день Палантана начинался как обычно: нестерпимо болела голова, в тело, к уже имеющимся ста двадцати кило живого веса, будто влили еще не меньше центнера свинца. Перенапряженное ожиревшее сердце, раскачивая кровь по телу, с трудом проталкивало ее к мозгу, с каждым новым ударом вызывая в голове набатный гул и новый приступ боли. Противно зудели и чесались экземные руки. А в животе, словно кто похлебку варил для арестантов, жгло и резало, и смрад от этой вонючей баланды доходил до самой глотки.

Рядовые охранники предусмотрительно попрятались на своих постах от одуревшего с похмелья начальника. Даже уголовники, и те никогда не бузили с утра, если на него выпадало дежурство Палантана. В остальном жизнь в тюрьме шла своим заведенным порядком: ничего нового, кроме новых заключенных, которых в честь очередной годовщины последнего режима значительно прибавлялось - как вода в реке в сезон дождей.

Палантан начал свой обход, как обычно, с буфета.

- Жива еще, старая кляча, - поприветствовал он с порога сморщенную желтолицую старуху буфетчицу.

- И ты, ползаешь вроде еще, боров, - незлобиво отозвалась буфетчица и принялась для чего-то возить грязной тряпкой по стойке.

С Палантаном они были знакомы давно, когда она еще не была старухой, а молодой стервой, успевшей отравить пятерых мотыльков, слетевшихся на зов ее тела и непочтительно о нем отозвавшихся, не пожелавших дать за него и половины тарифа средней проститутки. Ее щепетильность стоила ей полной обчистки карманов этих пятерых гурманов и пятнадцати лет тюрьмы. Или свободы она не выносила, или ее прельстил Палантан, бывший в давние времена молодым, здоровым и злым, но она, отбыв срок, прижилась в казенном доме, стала буфетчицей. У Палантана сложилось с ней что-то, напоминающее родственные отношения.

- Дай-ка мне кукурузной, ведьма.

Старуха неспешно вышла из-за стойки, прошаркала стоптанными тапками по шершавому бетону к столу и торжественно водрузила перед Палантаном на треть наполненную розоватой жидкостью бутылку. Затем она достала из кармана передника, который служил ей чаще вместо полотенца, стакан, подула в него, протерла грязными пальцами и налила в него до половины из бутылки.

- Что за пойло? - недовольно спросил Палантан. Он взял стакан, поднес его к носу, осторожно, но шумно понюхал. - Виски? - недоверчиво пробормотал он и поднял на буфетчицу настороженные глаза: всю жизнь он ждал, что она отравит и его.

Старуха ощерилась редкозубым ртом:

- Военные, что вчера наезжали, привезли для капитана.

Палантан удивленно хмыкнул и снова вперил взгляд в стакан.

- Он что, жить здесь будет?

- Будет, - охотно отозвалась буфетчица. - Месяца два или три.

Старуха была, верно, единственным человеком в тюрьме, который знал все и обо всем, что творилось в этом замкнутом мирке. Не нужно никаких картотек, никаких запоминающих машин - она знала почти всех заключенных, бывших и находящихся сейчас в тюрьме не только в лицо, но и кто, когда и за что попал за решетку. И еще много чего знала. Благодаря ее удивительному любопытству и информированности Палантан выбился в старшие надзиратели, что в армии соответствует капитанскому чину.

Палантан, хмыкнув еще, запрокинул голову назад и вылил в себя виски, по привычке резко и решительно, как в последний раз.

Отдышавшись, он спросил:

- А что за ящики привезли военные?

- Какую-то аппаратуру для допросов.

Обычно Палантан просиживал в буфете не меньше часа, чтобы привести себя в норму, и лишь после выходил устраивать поверку. А сейчас вдруг заторопился: выплеснул в стакан остатки виски из бутылки, махом выпил, крякнул и мощно поднялся из-за стола. Он пошел, даже не сказав буфетчице привычного: "Отравишь - убью!" Старуха проводила его до двери недоуменным взглядом, не понимая, что могло так возмутить размеренную и изученную ею до мелочей жизнь старого тюремщика.

Две недели капитан и его солдаты собирали аппаратуру в кучу. Две недели, на радость заключенным и охранникам, Палантан ни на шаг не отходил от военных. Он словно надзирал за ними, внимательно следил за каждым их движением и сосредоточенно молчал. Он даже отказался от утреннего посещения буфета, и старуха буфетчица приносила ему кукурузной, а когда и виски в дальние комнаты казармы, отведенные для военных.