Когда же пресловутый залив наконец был открыт вторично и оказалось, что старые карты Байлота замечательно точно и вполне достоверно воспроизводят действительность, произошло нечто парадоксальное. «Общество арктических путешественников королевского флота» и английские историки всю честь первооткрывателя приписали Вильяму Баффину, обрекая Байлота на полное забвение. Для этого были, вероятно, две причины. Прежде всего Байлот, думается, был человеком исключительно скромным и некрасноречивым, ведь все дошедшие до нас отчеты о плаваниях 1615–1616 годов написаны Баффином. Следовательно, некритически или пристрастно настроенным историкам XIX века не стоило труда разделаться с Байлотом. А эти историки были крайне пристрастны. Они никак не могли простить Байлоту ту роль, которую он сыграл в последней экспедиции Генри Гудзона, и полагали (а многие, видимо, и сейчас разделяют это мнение), что было бы аморально отдать ему должное. Ведь Байлот предпочел остаться на «Дисковери», чтобы впоследствии спасти и судно и команду, а не пойти добровольно на бесполезную смерть в открытой шлюпке вместе с Гудзоном. Ни один человек, на которого падала хотя бы тень подозрения в совершении столь низкого поступка, как участие в бунте против командира, не мог рассчитывать, что его оценят по заслугам викторианцы вчерашнего, да и сегодняшнего дня.
Судьба Байлота отнюдь не исключение в анналах арктических исследований. Но ее, вне всякого сомнения, следует считать одним из самых вопиющих проявлений той несправедливости, которая неизбежна, когда мы доверяем оценку достижений такого человека профессиональным арбитрам бессмертия, наделяя их полномочием подвергать историю цензуре.
Хотя самыми активными борцами с ледяными барьерами Северо-Запада в первые годы XVII века были англичане, они вели это сражение не в одиночку.