Испытание льдом

Выйдя из этого залива, мы взяли курс на юг вдоль высокого берега, сильно изрезанного и скалистого, и наконец достигли острова Резольюшен на северной стороне входа в Гудзонов пролив.

12 июля я послал своего лейтенанта с несколькими матросами на этот остров за пресной водой и узнать, что там можно найти. Мне казалось, что тут можно обнаружить и подходящую якорную стоянку и пресную воду. Вечером они вернулись и привезли воды, но доложили, что якорной стоянки нет. В тот же день я застрелил двух-трех птиц, но при последнем выстреле ружье разорвалось на куски и спереди начисто сорвало поля со шляпы.

13 июля к вечеру мы попали в крайне тяжелое и опасное положение в Гудзоновом проливе и не знали, что предпринять. Дальше двигаться, поворачивая на другой галс, мы не могли, так как льды сильно теснили нас со всех сторон. В этом опасном положении мы убрали все паруса, и «Лампрей» пришвартовался к «Уникорну». Затем, положившись на волю божью, мы стали дрейфовать во льдах.

Пока мы там дрейфовали, то продвигаясь вперед, то отступая, причем наша жизнь подвергалась большой опасности, льдины сместили большую кницу, которая была прикреплена к носу корабля шестью длинными железными болтами. Я послал всех плотников поставить кницу на место, но они никак не могли с этим справиться. Тогда я приказал повернуть судно, а затем, действуя рулем, подвести корабль вплотную ко льду, чтобы его давление заставило кницу стать на место. И лед это сделал не хуже, чем 20 плотников.

17 июля я приказал «Лампрею» идти впереди, чтобы отыскать якорную стоянку, а сам следовал за ним на «Уникорне». И вот, благодарение богу, мы нашли хорошую стоянку, где и бросили якорь.

На следующий день я разослал людей с поручением разыскать местных жителей, но к полудню они вернулись, никого не обнаружив. Однако было замечено много мест, где раньше побывали люди.

18 июля мы заметили людей на южном берегу гавани, и я незамедлительно приказал гребцам сесть в лодку и направился туда сам.

Увидев, что я приближаюсь к берегу, туземцы остались там же, сложив свое оружие и рыболовные снасти за камни. Когда я приблизился, они ответили на все мои приветствия, но упорно держались между мной и тем местом, где было спрятано оружие.

Я взял в руки некоторые образцы их оружия и снастей и стал их рассматривать. Тогда они тотчас же дали мне понять, что скорее согласились бы потерять всю одежду и остаться голыми и босыми, чем лишиться оружия и снастей. Коснувшись рта, они показали, что только эти предметы дают им возможность прокормиться. Тут я положил все взятые вещи на землю и туземцы захлопали в ладоши, устремили взор в небо и стали всячески изъявлять свою радость. Я подарил им ножи и разного рода изделия из железа. Одного из моих людей, очень смуглого и черноволосого, туземцы бросились обнимать, несомненно приняв его за соплеменника.

Я надеялся 19 июля установить дальнейшие связи с туземцами, но тщетно, ибо, хотя я и простоял здесь до 22 июля, никто из них ко мне не пришел. Отсюда можно сделать вывод, что они, несомненно, подчиняются каким-то властям, которые запретили им подходить к нам.

23 июля мы увидели, что со всех сторон окружены льдом и не сможем из него выбраться. Тогда мы привязали «Лампрей» к «Уникорну», убрали стеньги (начинался сильный шторм) и стали дрейфовать, отдавшись на волю ветра и льда. Следующей ночью натиск льда был столь сильным и мы были так плотно зажаты, что нам некуда было отойти. И вот льдом раздробило на куски четыре якоря на носу «Лампрея». Мало того, лед пробился и под киль судна, так что повсюду от носа до кормы можно было свободно просунуть руку.

25 июля я едва не лишился двух людей, которым было приказано достать кошку, заброшенную на большую льдину, так, чтобы можно было повернуть судно. В тот же день лед раздробил на куски перо руля «Уникорна». Весь следующий день суда оставались на том же месте, не двигаясь ни взад, ни вперед. Мы попали в большую беду, и нас охватило отчаяние. Не зная, что предпринять, мы положились на волю божью.

31 июля прилив отнес нас ближе к берегу и мы, пройдя над подводными скалами, вошли в небольшую бухту. Здесь льды угрожали нам не так сильно. Но люди вконец измотались и уже не могли продолжать свою тяжелую работу: отталкивать льдины от судна и беспрерывно травить и выбирать концы.

5 августа днем лед стал тоньше и его начало относить дрейфом. Тогда я приказал навести порядок в трюме, перелить пиво в новые бочки, набрать воды и подготовиться к отплытию. Но 8 августа выпало столько снегу, что все горы были им покрыты, а на палубе лежал слой толщиной шесть дюймов. В тот же день мы на этом месте, которое назвали Харесунд [Заячий залив], ибо здесь водилось много зайцев, похоронили матроса Андерса Стаффуангера.

Так продолжалось наше плавание много дней, пока в конце концов мы не вышли из Гудзонова залива. Оттуда мы взяли курс на юг-юго-запад и шли так три дня и три ночи, пока опять не достигли земли у зимовки Йенса Мунка[55], как я назвал устье открытой нами реки на западном берегу этого большого залива.