Испытание на прочность

— Перескажи им наш разговор. До утра вы свободны.

— Да, Старшая.

Су Мин коротким жестом отпустила бойца, и тот, последний раз коротко поклонившись, отошел к люку, а через миг исчез. Женщина же, наконец, с облегчением выдохнула и растрепала волосы.

День, и правда, вышел очень непростым. Зато заканчивался прекрасно!

* * *

Су Мин и боец ушли в здание, Абэ же задумчиво потягивал пиво. На душе было смутно: глодала глухая досада, что разговор, которым он так тяготился весь день, пришлось отложить. Острое чувство вины мешало посмотреть на ситуацию трезво и непредвзято.

Сестры вроде бы не выглядели оскорбленными, держались уважительно и приветливо, но… Он ведь был виноват! Перед обеими. Из-за него одна попала в руки кровожадных скотов, а другая лишь чудом и с огромным риском смогла ее освободить.

Его поступок снова спровоцировал роковую череду случайных совпадений. Что это? Внезапный оскал Судьбы? Или уже закономерность? Рок? Проклятие? Собственная глупость? Что он упустил? Где просчитался? А может, вне зависимости от его попыток, и вообще каких бы то ни было усилий, всё повторится? Снова.

Он прикрыл глаза. Вдруг отчетливо вспомнился запах моря. Запах соли и йода. Вспомнилось красное заходящее солнце, отражающееся от бесконечной водной глади, вспомнились собственные пересохшие губы и ходящее ходуном сердце. Как руки стискивали борт, как хотелось перемахнуть через него, прыгнуть в воду и плыть, пока не оставят силы. Всё равно никуда бы не доплыл, но, по крайней мере, до последнего дыхания хоть как-то бы двигался вперед — туда, где его ждали и куда он уже не успевал.

Сердце рвалось, но можно было лишь смотреть, как в верхнем левом углу визора электронные часы отсчитывают последние часы до полуночи. Последние часы ее жизни. Его жизни. Просто жизни.

Самое сложное на свете — кричать в душе от ужаса и отчаяния, но сохранять лицо. Физическая боль и вполовину не так мучительна. Поэтому он стоял у борта поврежденного катера, устремив невидящий взгляд туда, где небо и вода соединялись на горизонте, туда, где готовилось кануть в багровые волны красное солнце. Электронные часы в верхнем левом углу визора равнодушно отсчитывали время.

К утру отчаяние отпустило. Всё было кончено. Уже никуда не хотелось плыть. Уже некуда было спешить. Он опоздал. Всё случилось. Он знал, что случилось. И чувствовал себя предателем, обманщиком, последней тварью. В душе воцарилась холодная пустота.

Поэтому, когда за их группой, наконец-то, прислали другой катер, когда они достигли порта, когда все-таки сошли на сушу, он… он уже не торопился. И не смотрел на часы. Время утратило всякое значение. Он знал, что Миюки уже убила себя, уходя от позора, на который ее обрекла мужская самоуверенность и мужская же глупость. Ничего нельзя было изменить. Все, что ему осталось — хана-кандзаши с шелковым ирисом, воспоминания об одной из улиц Киото и чувство глубокой неискупимой вины.

Именно это забытое за много лет чувство вновь всколыхнулось сегодня, взяло за горло и стало душить.

Хлопнула дверь мотеля. Абэ открыл глаза. Из здания вышел тот самый боец, что недавно подтягивался на турнике. Сейчас он выглядел успокоившимся, даже умиротворенным. А еще минут через пять появилась Су Мин с беспечно распущенными волосами. Она зашла под тент, упала в кресло, сняла визор, откинулась на спинку и прикрыла глаза:

— Хочешь пока посидеть здесь или пойдем ко мне?

— Тяжелый день, — Абэ скорее констатировал, чем спросил.

— Тяжелый — это когда сидишь, потери считаешь, и неясно, чего в ночь ждать, — отозвалась собеседница. — Сегодня же просто… нервный. А я думала, периодические дурацкие поединки с якудза — это выдумки, — перевела она тему. — Расскажешь?

— Было бы что рассказывать. Когда-то давно якудза решили, что раз я — японец, то обязан на них работать. Ну и между нами вышло некоторое недоразумение, которое оябун не может оставить. Свои не поймут. Но ссориться с Ли Янь ему тоже не хочется. В итоге подсылает ко мне должников-недоучек, чтобы сохранить лицо.

— А когда мы завоюем сектор, это… недоразумение между вами продолжится в таком же формальном виде или перерастет в полноценную войну? Ну и, если что, знай: я не против повоевать с якудза.

Су Мин помолчала, после чего, наконец, открыла глаза, повернула голову к гостю и сказала негромко, будто подводя черту:

— Пойдем все-таки ко мне? Только перекусить возьму. С утра не ела — не до того было.

— Пойдем. Бери на себя, я не голоден.

Они встали. Су Мин обвела взглядом двор. Один из трезвых и вооруженных ей кивнул. Абэ предположил, что женщина оставила его за старшего. Или сам вызвался? Да какая разница…

А хозяйка и ее гость направились в столовую. Абэ был настолько погружен в свои мысли, что не замечал вообще ничего вокруг. В нём всё цепенело от горького предчувствия. Более или менее он очнулся, когда Су Мин сказала, набирая еду:

— Цветы на подносах не выкладываем, но так просто и у нас не отравишь.

Гость рассеянно улыбнулся и кивнул.