Испытание на прочность

Но определенное сходство и в самом деле улавливается, стоит только присмотреться: широко раскрытые, почти круглые глаза, мягкая линия щеки и беспомощно сложенные на коленях тоненькие руки с длинными пальцами, когда-то порхавшие по клавишам фортепиано… Трудно представить, как эта изнеженная польская барышня с такими руками топила в морозные зимы печь и носила дрова, когда муж слегал с простудой? Или ела в войну одну мороженую картошку, или тайком от всех голодала, отдавая последний кусок детям? (Прапрадед Станислав в своем дневнике рассказывал об ней скупыми будничными словами, отчего все эти давние события приобретали пронзительную реальность.) Интересно, не жалела ли Магдалена?.. Никогда не промелькнула запоздалая мысль, что не стоило наобум бросать свою сытую и обеспеченную жизнь, заполненную праздничной шумихой, балами, поклонниками да уроками фортепиано? Говорят, она подавала большие надежды, пророчили блестящее будущее…

Подчиняясь необъяснимому импульсу, Янка вскочила и торопливым шагом направилась в гостиную. С непонятной робостью подошла вплотную к низко висящему на стене портрету, заглянула в прабабкины большие темные глаза и оторопела от внезапного открытия: из загадочной полутьмы картины на нее смотрела она сама.

"Неужели это я?? Неужели я тогда жила?.. Но я ведь ничего об этом не помню… Столько раз проходила мимо, надо же…" — чувствуя себя совсем потерянно, Яна вернулась обратно к остальным. К счастью, объяснять ничего не пришлось, никто и не заметил ее внепланового отсутствия.

— Здесь они и поженились, в этом самом доме. Тогда еще недостроенном, — продолжала бабушка, с любовью вглядываясь в миниатюрную бледно-желтую фотографию с резными краями. — Построил он наш дом своими руками — почти такой же, как остался в Польше. Сам восстановил по памяти чертежи, сам складывал по кирпичику… Хоть опыта у него практически никакого и не было, учился на ошибках, вслепую. Магдалена мало что с собой привезла, только книги и горстку драгоценностей. Больше не разрешили… (Бабушка почему-то деликатно умолчала о ворохе нарядных платьев, о которых прадед не без юмора упоминал в дневнике — своеобразный семейный анекдот. В воспитательных целях умолчала, наверное). Почти все сумели сохранить, в самый лютый голод не продавали…

— Когда совсем прикрутило, продали, куда б они делись? — вмешался не без ревности дедушка, имея в виду выменянные на хлеб серебряные статуэтки, еще во времена Первой мировой. (Он, кажется, чувствовал себя не очень уютно при любом упоминании о бабушкиных аристократических предках и вековых семейных традициях. А что, типичная современная теленовелла, хоть сериал по ней снимай: потомственный пролетарий, трудяга в десятом поколении, что взял себе в жены заграничную принцессу. Неужто он до сих пор не примирился с этой мыслью?..)

А бабушка разошлась не на шутку, с девичьей легкостью метнулась к комоду и осторожно, прямо-таки с почестями достала из глубины шкафа аккуратный тряпичный сверток. Со смешной полудетской гордостью на вытянутых руках вручила его Ярославу.

— Твой кинжал, — первой догадалась Яна. Среди тряпок сверкнуло холодным огнем отточенное острое лезвие без ножен, ей стало вдруг не по себе. Непроизвольно отодвинувшись подальше, она, вытянув шею, с любопытством наблюдала за всем происходящим из-за бабушкиного плеча. Нож был небольшой, с изящной золотой рукоятью, украшенной замысловатой чеканкой и мелкими латинскими буквами. (Яна видела этот таинственный фамильный кинжал всего несколько раз, да и то главным образом издалека. В детстве им, "детям", играть с семейными реликвиями строжайшим образом возбранялось, так что самое время насладиться сполна. Можно было бы спокойно взять кинжал в руки, рассмотреть поближе, да что-то больше не тянет. Ну ни малейшего желания… Всё-таки она и холодное оружие — это две несовместимые вещи. Да и горячее тоже, никакой разницы.)

"А вдруг этой штукой кого-то убили, поэтому я не хочу к ней прикасаться?.. — поразила своей несуразностью ужасная мысль. — Да уж, фамильная реликвия… Вряд ли это хорошо." Затаив дыхание, она прикрыла глаза, пытаясь вызвать искусственно хоть какое-то видение, связанное с неприятным для нее кинжалом. Но ничего не увидела, вместо привычных "картинок" появилась удивительно четкая и уверенная мысль, что нож чистый, нечего пороть горячку.

Что любопытней всего, Ярослав тоже не высказал хотя бы чисто символической радости по поводу оказанного ему бабушкой доверия. Скептически хмыкнул, приподняв одну бровь:

— Что я с ним буду делать?

— С дарственной надписью. От польского короля Яна Третьего Собеского, за верную службу, — с той же забавной ребячьей гордостью провозгласила бабушка, осторожно поглаживая кинжал по блестящей начищенной рукояти. — Передавался из поколения в поколение, по мужской линии… Все мужчины в нашем роду были военными.

— Я буду исключением! — угрюмо пообещал Ярик, с остервенением скребя кудрявый белокурый затылок. (Что-то эта вполне невинная бабушкина история на сей раз оказала на него неадекватное действие, с чего бы это вдруг?..)