Испытание на прочность

— Все будет хорошо, — непослушным, словно не своим языком старательно выговорил Владимир, и с головой захлестнуло обжигающим чувством вины. Француженку ему, видите ли, подавай, "Шанель номер пять"! — Успокойся. Все будет хорошо… — в порыве раскаяния он обнял жену за узкие покатые плечи, Марина приникла к его груди, как будто и не было этих долгих лет изнурительной домашней войны: — Все будет так, как мы захотим.

И никуда он теперь не денется с подводной лодки, как изрекла бы по-философски Янка! Будет жить с этой любимой-нелюбимой женщиной, терпеливо сносить все ее беспричинные скандалы, истерики на пустом месте и гормональные срывы. Вот уж воистину: "Мы в ответе за тех, кого приручили"…

— Слишком она… не такая, не от мира сего! — не унималась жена. — Нельзя такой быть. Ты понимаешь, о чем я?

Еще бы он не понимал! У Владимира перед глазами ярко вспыхнуло дочкино лицо, отсутствующее, обращенное внутрь себя, и торопливые сбивчивые слова, оброненные два месяца назад в пиццерии: "Потом было какое-то сражение, и я не захотела никого убивать. Тогда убили меня…" С тех пор затаился в груди этот бессмысленный удушающий страх, настолько очевидный, что даже Марина при всей своей приземленности его уловила. Все же материнская интуиция, не стоит ее недооценивать…

— Кота против меня настроила! — внезапно взорвалась от негодования жена и отпрянула от него, напоминая взъерошенного дикого зверька. Небрежно собранные заколкой белокурые крашеные волосы разметались по плечам, брови сведены у переносицы — м-да, очередной перепад настроения: — Уже и кот не реагирует! Мурчик, кс-кс-кс!..

Развалившийся на диване в блаженной истоме Гаврюха приоткрыл один глаз, покосился в их сторону с презрительным видом и неохотно передернул шикарным пепельно-серым хвостом.

— Видал?!.. — горестно воскликнула жена, воздевая руки к небу.

— Ты б себя слышала! — поневоле рассмеялся Володя.

Почему же Янка решила ехать именно к Гале? Причина более чем банальная: домой по-прежнему не тянет, хоть и поздно (родители, наверно, уже землю копытами роют!). А до Юльки слишком далеко пилять. Следовательно, Галина Александровна с ее новомодной супер-мега-стрижкой и замашками Наполеона, придется потерпеть…

Но Галька встретила ее у двери с таким непроддельным искренним оживлением, с такими расширенными от радости глазами, что Яну в один миг осенило: до чего же Галя боится, что когда-нибудь окажется для нее "вторым номером"! Вроде бы больше и не нужна: потусовались на занятиях в лицее с девяти до половины четвертого — и гуд бай на все четыре стороны… Видит же прекрасно, как они с Юлькой с каждым днем все сильнее сближаются, секретничают на переменах неизвестно о чем, а она остается за бортом. И никак ей не объяснишь, что всему виной не Юлька-разлучница, а Галькин надменный императорский вид, который та частенько на себя напускает.

Зато сейчас она совсем обычная, по-домашнему простая — без каблуков кажется не намного выше Яны. Просторный серый свитер домашней вязки, тренировочные брюки с оттянутыми коленками, иссиня-черные волосы собраны обычной бесцветной резинкой в куцый хвостик на затылке — вот теперь Галька точь-в-точь как прежняя, и никакая не Клеопатра…

Похоже на то, что опять включилось это вИдение: приходит, понимаете, когда ему вздумается! А может, просто женская интуиция в очередной раз сработала, и ничего в этом сверхъестественного? Кто знает…

Галька со всеми возможными почестями усадила ее в своей комнате, даже комп с игрой в какую-то новую "балду" выключила по такому случаю. И забегала вокруг, как возле самого дорогого желанного гостя:

— На чаю, похлебай. Булочку хочешь? — Яна помотала головой. — Что случилось? У тебя такой вид… Где ты была?

— Я вспомнила. Про нас с Сережей… Мы когда-то разбились на машине.

— Че-го?.. — Галька испуганно вытаращила цыганские черные очи и подергала себя за мочку уха с золотой сережкой (что всегда было у нее признаком сильного волнения). Яна мягко отвела ее руку, ухо-то ни в чем не виновато:

— Он был за рулем, я ему что-то говорила, а он со всей дури во что-то врезался.

— Ты умерла?

— Мы оба.

Подруга проявила завидный профессионализм (хотя что же здесь удивительного? Ей не привыкать, давно ведет документацию Янкиных воспоминаний):

— Подожди, лучше с начала! Закрой глаза, успокойся… Давай посмотрим, что там было. Что ты видишь?

— Картинки… Как мы познакомились, это уже много раз показывали… А потом… Потом, кажется, поженились, но что-то случилось, я решила от него уйти… Я его не любила… Или любила? — Яна судорожно вздохнула, все глубже погружаясь в знакомый, легкий по ощущениям транс. Когда тела почти не чувствуешь, будто тебя вынесло катапультой с Земли в открытый космос, паришь себе в невесомости: — Вышла замуж скорей из-за денег, а потом со временем полюбила — кажется, так… У него были какие-то родственники… Влиятельные, из богачей, меня терпеть не могли. Машины старинные, с выпуклыми фарами… Очень дорогие, — она нахмурилась и беззвучно зашевелила губами, пробуя эти слова на вкус: — Тысяча девятьсот… двадцать седьмой год.