Испытание невиновностью

– Само собой. Потом еще есть та чернявенькая, что работает в библиотеке.

– Но ее в тот вечер в родительском доме не было, верно?

– Верно-то верно. Но у меня такое впечатление, что она что-то знает. Может быть, знает, кто убил.

– Догадывается? Или знает?

– Она обеспокоена. Нет, похоже, тут не просто догадка...

Хьюиш помолчал.

– И еще есть второй сын, Микки. Он тоже в тот вечер отсутствовал. Он проверял машину, но никого с ним не было. Говорит, что обкатывал ее у Минчинского холма. Приходится верить ему на слово. Но на этой же самой машине он мог подъехать к родительскому дому, совершить убийство и быстренько уехать. Гвенда Воэн упомянула одну подробность, которой не было в ее первоначальных показаниях. Она говорит, что, когда она дошла до угла, с улицы Ред-Лайон завернул автомобиль. На улице, ведущей к дому Аргайлов, четырнадцать домов, автомобиль мог направляться к любому из них, и теперь, когда прошло два года, конечно же никто этого не вспомнит. А вдруг это был автомобиль Микки? Мы ведь не можем исключить подобный вариант.

– Зачем ему было убивать свою приемную мать?

– Вроде бы незачем. Но, возможно, мы чего-то не знаем?

– А кто же может знать?

– Все они. Но нам ничего не скажут. Разве что случайно проговорятся.

– Угадываю ваш дьявольский замысел, – сказал майор Финни. – Кого же вы намерены первым делом взять в оборот?

– Линдстрем, я думаю. Только бы удалось сломить ее сопротивление. Еще очень надеюсь выяснить, не было ли у нее давней обиды на миссис Аргайл. И наконец, этот парализованный малый, – заключил Хьюиш. – Филип Даррант.

– А он-то что?

– Чувствую я, что он составил себе некоторое представление обо всей этой истории. Со мной он, конечно, откровенничать не станет. Но попробую уловить, в каком направлении работает у него мысль. Парень он с головой и, я бы сказал, весьма наблюдательный. Он мог обратить внимание на кое-какие интересные детали.

* * *

– Давай выйдем. Тина, немного подышим свежим воздухом.

– Подышим? – Тина, запрокинув голову, с сомнением заглянула в лицо Микки. – Холодно ведь, Микки. – Она зябко передернула плечами.

– Мне кажется, ты не любишь свежий воздух. Тина. И поэтому способна целый день торчать в четырех стенах у себя в библиотеке.

Тина улыбнулась.

– Я не против торчать в четырех стенах, когда зима. Тут тепло, уютно.

– Вот я и смотрю – сжалась вся в комок, как котенок у очага. И тем не менее тебе будет полезно немного прогуляться. Пошли, Тина. Я хочу поговорить с тобой. Я хочу... Господи, вздохнуть поглубже и отвлечься от всей этой истории, которую полиция снова вытащила на свет!

Тина плавным, лениво-грациозным движением поднялась со стула – она действительно была похожа на изящную кошечку.

В вестибюле она закуталась в твидовое пальто с меховым воротником, и они вышли на улицу.

– А ты, Микки, даже без пальто?

– Да. Я вообще не чувствую холода.

– Брррр! – Тина поежилась. – Как мне не нравится здесь зимой! Я бы уехала за границу. Хорошо бы очутиться где-нибудь, где всегда светит солнце и чтобы воздух был влажным, мягким и теплым.

– Мне предложили работу в Персидском заливе, – сказал Микки. – В одной нефтяной компании. Начальником автотранспортного отдела.

– Поедешь?

– Наверно нет... Какой смысл?

Они обогнули дом и пошли по тропе, которая вилась среди деревьев и в конце концов спускалась к реке. Над обрывом на полпути стояла небольшая беседка со скамьей. Не садясь, они просто остановились под ее прикрытием, чтобы спрятаться от ветра, и стали смотреть сверху на реку.

– Красиво тут, верно? – сказал Микки.

– Да, пожалуй, – отозвалась она, но взгляд ее выражал безразличие.

– Но точно сказать ты не можешь, да? – ласково упрекнул ее Микки. – Ты не умеешь чувствовать красоту, Тина, и никогда не умела.

– Ты раньше никогда этим не восхищался, хотя мы прожили здесь столько лет. Ты все время ходил хмурый, тосковал, хотел обратно в Лондон.

– Это другое дело, – покачал головой Микки. – Просто я был здесь чужим.

– Вот именно, – сказала Тина. – Ты всюду чужой.

– Я всюду чужой, – задумчиво повторил Микки. – Должно быть, так оно и есть. Господи, Тина, какая страшная мысль. Помнишь ту старую песню, что пела нам Кирстен? Про голубку:

Девица моя милая...

Голубка моя белокрылая...

Вспомнила?

Тина замотала головой.

– Может, она тебе и пела, а я... нет, не помню. Микки продолжал, то ли декламируя, то ли напевая:

– Девица моя милая,

Голубка моя белокрылая,

Мы уходим в дальнее плаванье,

И назад мы уже не придем.

Не найти мне нигде тихой гавани

Только в любящем сердце твоем.

Он заглянул Тине в глаза.

– Так оно, похоже, и есть.

Тина положила маленькую ладонь ему на локоть.

– Давай посидим тут немного, Микки. Тут не чувствуется ветра и не так холодно. Он подчинился.

– Ну почему ты всегда такой грустный? – спросила она.

– Эх, моя милая, разве тебе понять?

– Я многое понимаю. – Тина покачала головой. – Неужели ты не можешь о ней забыть, Микки?

– Забыть? О ком?

– О матери.

– Забыть о ней! – с горечью повторил Микки. – Поди попробуй забыть после таких расспросов, как сегодня утром. Когда человека убили, он не дает о себе забыть.