Испытание огнем

В глазах быстро темнело, в ушах стоял какой-то гул, похожий на рёв прибоя. Вдали мелькали какие-то огоньки. Я бежал к ним. Почему? Нипочему. Без причины. Куда-то надо было бежать, а кроме этих огоньков я ничего больше и не видел.

Это позже я узнал, что это были проблесковые маячки машины ППС, что патрульные вели перестрелку с двумя фальшивыми гаишниками, что один мент из-за меня погиб, ещё один – ранен. От смерти нас всех спасла погоня, что неслась за мной от самого гаража, из которого я сбежал. Лжегаишники скрылись, как сквозь землю провалились, а я попал в тюремную больничку.

Руины столицы (1942 г.) Оборона битого кирпича

Я в подвале. Живой. В этот подвал продолжали сносить раненых. Я сел. Тут же подскочил Прохор, а из-за него торчали три головы – Кота, Вани и Сергея.

– Так! Что за собрание? – рявкнул я.

Все четыре морды расплылись в довольных улыбках:

– Лается, значит, оклемался.

– Я тебе сейчас, Кошара, подвес паховый узлом завяжу! Почему оставили пост?

– Так не в кого стрелять, выбили немца из всех трёх домов.

– Значит, сейчас в контратаку попрут. Снимайте пулемёты с танка, несите боеприпасы, готовьте огневые. Исполнять! Одна нога здесь, другой не вижу!

Убежали. И Сергей ушёл, кивнув мне.

– Прохор, что там у меня? – спросил шёпотом, боясь поглядеть на свою голую, по холоду чую, грудь.

– Пуля пробила броню, – зашептал он громоподобно на ухо, – ватник, развернулась, проникла в тело и сломала ребро. Пулю я уже извлёк, всё заживил. Надо в повязке походить. А этот шрам откуда? Страшный.

– Так меня уже второй раз простреливают. Тот раз только тебя не было. Гнить начало. Ножницами отстригали. Много раненых?

– Много. Я сильно не залечиваю. Чтобы не умирали.

– Правильно. Принимай это направление на себя. Ночью отправим в тыл. Так! Тогда нечего тут прохлаждаться. Ох, блин, жизнь моя жестянка! Ещё пяток боёв – и буду я одним сплошным шрамом.

Оделся, надел опять пробитый броник, нашёл свой пулемёт – на входе стоял. И два барабана к нему рядом. Поднялся по лестнице. Политрук меня ждал наверху, баюкая руку на перевязи.

– Что ты, комиссар?

– Ротный КП в танке устроил. А я тут старший, получается. А что к чему, ума не приложу… Второй бой… Учили нас по ускоренному курсу… И политрук я…

– Ладно, не дрейфь, Серёга, начистим мы гостям репу. Пойдём, огневые проверим. Взводные хоть есть?

– Утром были.

– Найди. Если выбыли, новых назначь.

– Кого? Я людей ещё не знаю.

– Да по хрен пока! Потом переназначим. А командиры должны быть. Что за мародёрство?! – заорал я на бойца, шманавшего труп немца.

– Так ему всё едино, а мне пригодится.

– Марш оборудовать огневую! Не то сам так же валяться будешь! Бегом, сын шакала! Стой! Ты из шайки Брасеня? Ко мне его кликни, перетереть нам с ним надо. Живее шевели поршнями! Скажи, я звал!

– А ты кто будешь? – боец встал в позу. Сразу видно блатного. От души ему отвесил оплеуху, так что опрокинул.

– Понял, кто я, фраер картонный? Позы мне тут лепить будешь! Метнулся резким поносом, пока спотыкалки не повыдёргивал. И запомни: Медведь я! Меня весь вермахт боится!

Брасень явился довольно быстро. И с ним полвзвода вооружённых уголовников.

– Брасень! Живой, волчара ты лагерная! – как будто обрадовался я ему, раскинул руки, как для объятий, но словно только тут увидел бойцов и показательно удивился: – Ты что ж это, штурмом меня брать решил? Так ты ошибся, враг наш там, – я кивнул в сторону немцев, – а как его порешить, надо ещё тыковки поломать – в одной мы лодке с тобой. И дорога у нас одна – на Берлин. Так что отошли своих сявок, тема не по их бестолковкам.

Брасень нахмурился, обернулся, кивнул. Толпа отшатнулась назад.

– Чего звал?

– Слух ходит, что скороварка на твоих плечах довольно неплоха. Предлагаю место в своей упряжке. Рядом со мной и вот этим молодым человеком, что комиссаром нашим является.

Брасень сплюнул сквозь зубы:

– Не по пути мне с комиссарами и легавыми.

– Так выбора-то ни у кого нет, – пожал я плечами, – на нас напала самая сильная армия мира. Одолеть её можно, но только навалившись всем разом. Кто не с нами, тот против нас. И третьего нам не дано.

– Вот тут ты брешешь, начальник. Я против немца, но не с вами. И в красный цвет меня не перекрасить.