Испытание огнем. Лучший роман о летчиках-штурмовиках

Матвею хотелось поговорить с Мельником или Русановым, но его сдерживал Шамалов — секретарь парткома полка. Так сложилось, а может быть, Мельник и разделял функции, что секретарь больше общался с техническими службами и поэтому ежедневно видел Осипова на аэродроме, иногда у самолета, иногда в землянке. Мягкость и доверительность его в обращении с людьми располагала к откровенности, и разговоры с ним были для Матвея своего рода выпусканием пара, разрядкой напряженности, заземлением на правду и справедливость. Когда Матвей закусывал удила, Шамалов всегда находил доводы, чтобы успокоить его:

— Не торопись. Поверь мне как старому секретарю райкома: и комиссар, и Афанасий Михайлович все знают и все видят. Работают они и на твое доброе имя в полку, и в жизни. Поторопишься — обидишь их своим недоверием. Они понимают, вмешиваются, но ничего не могут изменить в данный момент. Я подслушал случайно фразу, сказанную Ловкачеву Русановым. Не знаю, о чем шла речь до этого, но услышал такие слова: «Старший лейтенант, в общении с подчиненным не задавайся. Будь ты вежлив. Ведь ты с ним в бой ходишь. В драке, как ни странно, порядочные люди не бьют лежачего».

После такой весточки Матвей более спокойно стал вспоминать поведение Ловкачева.

Увидел — летчики отстранились от замкомэска. Он оказался один. Индивидуальные общения с ним прекратились. Вопросов ему не задавали, просьб не высказывали, называли его только полным титулом. И Матвей воспринял это как осуждение одного и поддержку другого. И другим оказался он — судимый. Он — разжалованный.

Сосредоточенную замкнутость Осипова давно подметил и Мельник и, решив поговорить с ним, искал удобный случай, понимая, что официальным вызовом на беседу ничего не достигнешь.

Настала оттепель. Влажный ветер снял с елей и сосен белую фату и заставил их по-весеннему зазеленеть. Снег потерял свою белизну, заноздревател и осел. Воздух наполнился голубым туманом, переходящим в низкие облака. Самолеты, накрытые чехлами, стояли, как нахохлившиеся грачи. Никто не знал, когда кончится внеплановая весна, но воевать в такую погоду авиации было невозможно. Командование воспользовалось передышкой, отправило Русанова с группой летчиков и техников на завод за самолетным пополнением. Оставшиеся на аэродроме ремонтировали «илы», учились, чистились и по возможности отдыхали. Летной погоды не было, а дежурство эскадрилий на боевой вылет продолжалось.

Матвею надоело сидеть в прокуренной насквозь землянке дежурных летчиков, и он перебрался к своему «илу», стоящему у взлетной полосы. Петров был рад приходу командира. Быстро притащил ящик из-под стокилограммовой фугаски и сделал из него у колеса под крылом что-то напоминающее диван. Уселись рядом. Наговорились досыта. Решили пить чай, однако чаепития не получилось.

Подошел Мельник, улыбаясь, поздоровался за руку.

— Здравствуйте, экипаж. Ну, о чем говорим? Я с утра обхожу полковые владения, так что всех уже повидал, со всеми побеседовал. А вы получились как бы на десерт.

— О разном говорили, комиссар.

— Ну, если секрет, то не настаиваю.

— Секрета нет. Петров вот сетовал, что полк поредел, а линия фронта не изменилась. Он хоть и остается на земле, а душой все время рядом со мной воюет. Вы сами понимаете, нам с ним скрывать друга от друга нечего — в одном экипаже с сорок первого года, как Су-2 получили.

— Знаю и вижу. С тобой беда случилась, у Петрова лицо осунулось. Так близко к сердцу чужое несчастье может принять только настоящий друг. Но жизнь идет, и жить надо. Буду настаивать, чтобы трибунал повторно рассмотрел твой вопрос с учетом уже проделанной тобой боевой работы. Как думаешь? Не пора ли тебе немножко встряхнуться и в порядке шефской помощи позаниматься с вновь прибывшими летчиками и воздушными стрелками!

— Вы думаете, в моем положении это будет удобно?

— Удобно. Обиду демонстрировать не надо, а знания и опыт передай новым сержантам. Народ молодой, горячий, поэтому будь готов ко всему. Может зайти разговор и о суде. Если случится, не стесняйся, расскажи, только без геройства, критически. Сплетен после такого разговора не будет, а авторитет может возрасти.

— Летчиков новых учить — это понятно. А как Митрохин?

— С Митрохиным я уже говорил. Он не возражает.

— Какие же это стрелки прибыли?

— Стрелки и стрелки-радисты с бомбардировочных самолетов. Наверное, это связано с обещанием товарища Ильюшина дать двухместный самолет.

— Вот оно как… Хорошо бы самолет со стрелком получить.

— Желание твое мне понятно: «будет день, будет и пища…» А «пища» такая: прибыло-то шесть летчиков и шесть воздушных стрелков. Их готовили экипажами. Обещают шесть самолетов новой серии — с задним пулеметом для эксперимента. Митрохин решил так: четыре самолета командирам эскадрильи, один в управление полка и один тебе. Как видишь, и к тебе проявляет заботу. Ты садись за книжки: разберись с воздушной стрельбой. Проверь, что «стрелкачи» знают из теории. Может, еще ни разу и не стреляли, а вместо мешка в задней кабине сидеть будут. Так как с предложением?

— На предложение, товарищ комиссар, согласен.