Испытание огнем. Лучший роман о летчиках-штурмовиках

Осипов и Борубай собирались лететь. Матвей, поздоровавшись с Петровым, с улыбкой смотрел, как его ученик, чуть наклонив голову набок, принимал доклад о готовности самолета к вылету. Сержанту, видимо, было мучительно неловко стоять перед рослым Зарубиным — воентехником второго ранга. Наверное, он не мог примириться с такой ситуацией, что сержанту докладывает старший по званию. Тем более что в его народе старший всегда почитается и уважается младшим. Чувствовал Матвей это по их отношениям, потому что за все время их совместной службы он еще не слышал от пилота других слов, кроме «хорошо, командир», «сделаю, ага[13]», «виноват, агай[14]».

…Борубай смотрел на самолет, как на живое существо… Глаза осматривали, а рука гладила железо крыла и мотора, дерево фюзеляжа, как будто бы перед ним был не штурмовик, а конь. В частях машины виделись ему холка, грудь и круп горячего скакуна. Техник часто слышал, как летчик говорил «илу» одному ему понятные слова, но тактично молчал. Зарубин был старше своего летчика на тринадцать лет, и в нем боролись сложные чувства. Его не беспокоили их воинские звания. Он был выше этих обстоятельств. Для него пилот — всегда командир, а в данном случае не только командир. Ему хотелось помочь Борубаю быстрее повзрослеть. Он видел в нем своего младшего брата, а иногда и быстро выросшего сынишку. Борубай был у Зарубина уже пятым командиром за войну. И он поклялся перед памятью погибших сделать все, что в его силах. Он до слез был рад случаю, который свел Борубая с Осиповым, соединил их судьбы в одной паре, зная, что Матвей отдаст ученику все, что знает и умеет, не оставит его в минуту испытаний без помощи.

«Ох, как трудны первые шаги, а они часто определяют длину дороги жизни».

…«Илы» летели низко над землей. Под крылом в неширокой лесной просеке, как в высоких берегах, струился ручеек железной дороги, пробирающейся к Великим Лукам. Рыхлые, грязно-серые облака висели над самой кабиной, а впереди взгляд упирался в водянистую промозглость. Когда до города оставались считаные километры, видимость начала улучшаться, а облачный козырек чуть приподнялся вверх. Уже можно было что-то увидеть и на земле, и впереди себя.

— Самая погода для транспортников… Готовь оружие! Смотреть внимательно! Я буду связываться с командным пунктом… Молот!… Я — Триста двенадцатый, цель — артиллерия на железнодорожной станции, буду через две минугы…

— Я — Молот! Цель подтверждаю. В воздухе спокойно.

Лес кончился, и на снегу показалась грязная рыже-красная куча битого кирпича. Хаос набок поваленных крыш и еще чего-то, что раньше называлось домами, заводами, станцией и улицами, было городом. Жиденький огненный фейерверк взвился перед носом самолетов Осипова и Борубая… Мимо.

— Давай, Бору, чуть вправо. Где-то тут, в развалинах пакгаузов, еще есть артиллерия. Не видно только.

Станция осталась позади. Западнее щебня и рваного железа — аэродром. «Тоже пусто».

— Молот! Не видно пушек, и самолетов тоже нет. Куда бомбы бросать?

— Я — Молот. Надо завалить водонапорную башню, там у них наблюдатели. А потом побарражировать над своей территорией юго-западнее аэродрома. Пока есть горючее. Может, какой-нибудь и прилетит транспортник

— Понятно. Выполняем!

Пара Осипова обогнула вражеское кольцо с юга, вышла вновь на железную дорогу и развернулась на запад.

— Бору, эрэсы пускать будем по одному, чтобы в лоб нам не стреляли. Бомбы бросать по моей команде самой плотной серией. Становись поближе. Понял?

Самолет ведомого покачался с крыла на крыло. И опять впереди реденькими красными прожилками огневая завеса. Осипов повел машину со снижением к земле, стреляющих не увидел, но послал вперед два эрэса. Вдогонку ушли цепочкой снаряды сержанта.

— Не горячись! Побереги.

Над развалинами показалась башня. Матвей по прицелу довернулся на нее. Больше маневрировать было нельзя. Снова послал вперед два снаряда и стал ждать, пока самолет придет на дальность бомбометания…

— Бору, приготовились… Бомбы… Молот, сбросили. Замедление семь секунд.

— Выходи из огня. Результаты бомбометания сообщит пехота.

Внизу опять снежное поле с прокатанной взлетной полосой, пустыми самолетными стоянками. Но сейчас зенитчики уже не спали: встретили «илы» разноцветными всполохами трасс. Осипов услышал хлопок разрыва, щелчок попадания, самолет слегка тряхнуло, как на воздушной яме. Территория врага кончалась.

— Как там у тебя, все нормально?

Борубай покачал самолет с крыла на крыло. Матвей осмотрел, сколько мог, самолет, проверил его исправность по приборам и пришел к выводу, что попадание пришлось по пустой конструкции. Можно было дежурить…

Осипову надоело петлять над перекрестком дорог, выписывать в воздухе бесконечное число раз фигуру, похожую на цифру «восемь». Глаза намозолила однообразная облачная серость и мелькающая безликая пестрота под крылом. Матвей уже не искал в небе неожиданно появившуюся точку, которая могла быть самолетом.