— А теперь расскажите мне все по порядку, что произошло, — попросил Лиари.
Я выполнила его просьбу, хотя мой рассказ и затянулся минут на двадцать. Лиари спокойно слушал монолог, изучая мое лицо с профессиональной беспристрастностью. Когда я закончила, он какое-то время молчал. Потом снова дал знак бармену, чтобы тот освежил выпивку.
— Адская у вас неделька выдалась, — сказал он и полез в карман, доставая маленький блокнот и ручку.
— Спорить не буду.
— И вы говорите, что люди Хосе Джулиа ждут ответа до конца завтрашнего дня?
— Я не собираюсь идти на программу, — сказала я.
— Думаю, не стоит торопиться с решением.
— Почему?
— Так, интуиция. Но прежде скажите мне, как назывался тот город, куда к вам нагрянул Джадсон?
— Пелхэм, штат Мэн.
Он сделал пометку в блокноте.
— И кого вы можете назвать из ваших тамошних знакомых?
Я назвала несколько имен, но, разумеется, поскольку со дня отъезда из Пелхэма я больше ни разу там не появлялась, мне трудно было сказать, живы они или нет.
— Это я сам выясню, — сказал он.
— Но когда?
Завтра у меня выходной, и я давно хотел прокатиться за город, подышать свежим воздухом Так что, возможно, с утра я заскочу в Пелхэм и проверю, помнит ли еще вас кто-нибудь из его нынешних обитателей.
Глава десятая
Грег Толлмен выглядел как пугало. Причем пугало престарелое — и явно из эпохи шестидесятых. Ростом чуть ли не под два метра, худой, как стручок, с длинными седыми волосами, собранными в конский хвост, он был одет в узкие линялые джинсы, ковбойские сапоги (с претензией на шик), голубой блейзер и голубую рубашку с фирменным галстуком гарвардской юридический школы. Его гардероб и прическа представляли собой странное смешение стилей — стареющий хиппи родом из истеблишмента и подсмеивающийся над его же правилами игры.
Офис Толлмена — на Конгресс-стрит в деловом квартале Портленда — казался каким-то крольчатником, так много в нем было закутков. Стены этого лабиринта были завешаны всевозможными постерами — от старой увеличенной фотографии Мартина Лютера Кинга до рекламного плаката экологического движения с Джорджем У. Бушем над кнопкой детонатора, угрожающего взорвать мир; от исторических листовок «Вон из Вьетнама!» до современных «Нет отправке войск в Ирак». Сотрудников было немного — всего четыре молоденькие помощницы, которые казались очень занятыми. Одна из них восседала за секретарским столом, заваленным папками и свежей почтой. Ей было чуть за двадцать, она щеголяла в комбинезоне и притягивала взгляд роскошной копной вьющихся волос. Меня кольнула ностальгия по шестидесятым, когда мы с девчонками с таким же шиком одевались без всякого стиля.
— Вы, должно быть, Ханна, — сказала она, когда я вошла в приемную. — Грег ожидает вас, пожалуйста, проходите прямо.
В кабинете Грега не было двери — еще одна политическая шалость, — так что стучаться было некуда. Впрочем, он встал из-за стола и вышел мне навстречу, как только я застыла на пороге.
— Добро пожаловать, Ханна, — сказал он, протягивая мне свою длинную костлявую руку. — Я так рад тебя видеть, и не только потому, что, как я уже сказал по телефону, твой отец — последний из великих мыслителей, но еще и потому, что глубоко уважаю твою позицию и восхищаюсь тем, как ты держишься во всей этой отвратительной истории.
— Даже несмотря на то, что я отказалась просить прощения?
Он показал на плетеный стул, приглашая садиться. Стол был завален бумагами. Похоже, в его юридической практике расшивка документов по папкам не считалась приоритетом.
— Это был умнейший ход, и не только с чисто этической точки зрения. Если бы ты попросила прощения, то тем самым официально признала бы свою вину. А так мы имеем классическую ситуацию
Он вскинул брови, как Гручо Маркс. Я решила, что Грег Толлмен мне определенно нравится.
— А теперь, хотя я не сомневаюсь, что тебя уже тошнит от этого, мне бы хотелось выслушать всю историю от начала до конца — буквально с того момента, как Джадсон ворвался в твою жизнь тридцать с лишним лет назад.