Испытание правдой

Моя подруга сидела на диване в прихожей — маленькая, высохшая женщина, слегка сгорбленная, с впалыми щеками, почти лысая. Ее глаза и кожа приобрели желтоватый оттенок. Канистра с кислородом стояла возле передвижной капельницы. К ней был подвешен мешок с медицинской жидкостью, который трубкой был соединен с веной на ее руке.

И на фоне этого кошмара — пока я пыталась осознать, что рак заживо съел мою подругу, — мне на глаза попалась переполненная окурками пепельница на низком столике возле дивана.

В ней дымилась раскуренная сигарета, ожидая следующей затяжки. Марджи перехватила мой взгляд:

— Если ты скажешь хоть слово о сигаретах, я вышвырну тебя за дверь.

— Хорошо. Тогда я не скажу ни слова.

Печальная улыбка промелькнула на губах Марджи.

— Что ж, с приветствиями покончено. Но если ты сейчас начнешь утешать меня, я разозлюсь. Так что сегодня давай обойдемся без соплей. Просто пойди и принеси мне водки, ну и себе тоже налей.

Я прошла в маленькую кухню-камбуз и обнаружила бутылку водки возле холодильника.

— Со льдом? — крикнула я из кухни.

— Кто же пьет водку теплой, черт возьми?

Когда я вернулась с двумя стаканами, Марджи уже сидела с кислородной маской на лице, и было слышно, как она сипит, вдыхая чистый воздух. Потом она протянула руку, перекрыла клапан на канистре и взяла свою недокуренную сигарету:

— Теперь я снова могу курить.

Я протянула ей водку. Она слегка затянулась сигаретой. И почти не выдохнула дым. Он, скорее, просочился изо рта.

— Давай закуривай, — сказала она, подталкивая ко мне пачку «Мальборо лайтс». — Я же знаю, ты хочешь.

Я достала сигарету и закурила.

— Великое запретное удовольствие, да? — сказала она, прочитав мои мысли. — Ты что-то не выглядишь привычной умницей.

— У меня голова идет кругом, — сказала я, потягивая водку.

— Из-за завтрашнего мероприятия?

— Не только.

Марджи захрипела, закашлялась и заглушила приступ глотком водки, а следом — кислородом. Когда она сняла маску, то увидела мое испуганное выражение лица и сказала:

— Рита, конечно, проинструктировала тебя: не выказывать никакого беспокойства, отвращения и страха…

— Она ничего не говорила.

— Не пытайся обдурить того, кто всю жизнь дурит других. Рита — потрясающий малыш, фантастический, но она принимает все это слишком близко к сердцу. Как бы то ни было, прежде чем мы разведем тут трагедию и лакримозу — чертовски нравится мне это слово, лакримоза, — знай: я не собираюсь говорить об этом. И под «этим» я подразумеваю ЭТО. Я снимаю это с повестки дня, пока мы не разберемся с нашим делом. Но даже и потом говорить бессмысленно… потому что сказать нечего. Так, с этим все ясно?

Я кивнула.

— Вот и хорошо. Теперь дальше: я заказала на ужин суши, рассудив, что в твоем деревенском штате, откуда ты прибыла, с японской кухней напряженно. Есть возражения против сырой рыбы?

— Как ни странно это прозвучит, но даже деревенская девчонка вроде меня пробовала суши.

— Не перестаю удивляться, какого прогресса мы достигли в этой стране…

Марджи сделала еще глоток водки.

— Ладно, теперь к делу. Видишь вон ту папку на столе? — Она жестом показала на пухлый желтый конверт на обеденном столе возле кухни. — Это вырезки из газет — все, что было написано о тебе за последние две недели. Большую часть ты, наверное, не видела, поскольку, как сама говорила, с недавних пор по какой-то странной причине отключилась от средств массовой информации и Интернета.

— Это правда. Но, похоже, я многое пропустила.

— О, глупость всей этой истории вышла за рамки приличий. Чак Канн уже выжал из нее четыре колонки, и каждый неоконсервативный мудрец в этой стране — от Коултер до Брукса и Кристола[67] — воспользовался шансом облить тебя грязью и лишний раз подчеркнуть, что ты воплощаешь в себе всю аморальную и гедонистическую сущность шестидесятых. Одни стыдят тебя за отказ просить прощения, другие анализируют, способно ли наше поколение отвечать за свои поступки, и, кстати, есть даже парочка статей в твою поддержку… но они напечатаны в левых малотиражных изданиях вроде «Нейшн» и «Мазер Джоунс», которые в основном адресованы новообращенным. В любом случае, я бы хотела, чтобы ты прочитала все…

— В этом нет необходимости. Я уже в курсе того, что обо мне наплели. И больше не желаю читать о своих грехах.

— Как знаешь. Я просто хочу, чтобы ты знала содержание этих статей, на случай, если Джулиа или Джадсон выудят какую-нибудь цитату…

— Я уже решила, как отвечать на это.

— Поделись.

— Они вправе писать обо мне все что угодно. И хотя я могу и не соглашаться, я все равно это принимаю. Но моя совесть чиста в том, что касается законности моих поступков.

Она задумалась.

— Неплохо. Но это помойное телешоу, а не конституционный Конвент 1787 года, и, если ты начнешь выступать, как Томас Джефферсон, это не прокатит. Поэтому я предлагаю следующее…

Мы еще раз пробежались по сценарию, внося последние штрихи, выявляя потенциально слабые места, ужесточая мои возражения и аргументацию.