Испытание Раисы („Красный кабачок“)

Второй визит был к княгине Адине. Эта была ни глуха, ни нема, но имела свои причины молчать, о чем графиня Грецки не могла знать. Привычка вращаться в свете дала ей мысль поехать к княгине.

„Быть может, — думала графиня, — я что-либо узнаю у нее! Ее брат, Резов, гусар, возможно, он сам или кто-нибудь из его друзей замешан в этом“.

Надеясь заставить проговориться княгиню, графиня Грецки поехала к ней.

В начале говорили они о новостях дня, о бале, данном в благородном собрании с благотворительной целью, затем о краже образа, и, наконец, графиня, сохраняя полнейшее равнодушие, перевела разговор на желанную тему.

— Надо надеяться, — дипломатично заметила она, — что на этот раз полиция будет счастливее, чем по делу о „Красном кабачке“... Вам известно, месяц тому назад...

Графиня покачала головой.

— Наш милейший генерал Клин не был счастлив в этом деле, — продолжала графиня, хорошо знакомая с отношениями генерала и Адины, — или он не выказал всей своей ловкости! Я слышала, будто бы ничего не открыто?

— Ничего, — проронила княгиня.

— Из трех человек не найти ни одного?.. Действительно, не особенно ловко! Говорят, что генерал понизился в цене, правда ли это?

Адина попалась в расставленные сети.

— Что за мысль! — ответила она с беспокойством. — Он деятельнее, чем когда-либо!

— Ну, тем лучше, тем лучше! — добродушно проговорила графиня. — Это неоконченное дело вызвало много худого против него!

— Что же говорят?

— Что он не ловок!

— Где же говорят об этом? Там?

Слово „там“ означало: „В Зимнем дворце“.

Графиня сделала отрицательный жест, но Адина была уже задета.

— Нам нечего отговариваться!.. Всем известно, что вы безмолвны, как могила! Но мне странно, что напрасно наговаривают на человека. Что же делать, если ему не удалось? Да, наконец, мое мнение, графиня, — то, что говорят об истории „Красного кабачка“ — простая мистификация!

— Вы думаете?

— Я уверена! Я имею доказательства, — утверждала княгиня, — что ни этой девушки, ни ее отца не существует и что все это выдумки „красных“, чтобы очернить знать. Это — картонный отец, а дочь его — кукла с эмалевыми глазами.

— А! Так вы думаете...

— Что не нашли преступников потому, что преступление не было совершено! — заключила Адина. — Вы видите, что бедный генерал ничего лучшего и сделать не мог!

— Я в восторге, — сказала графиня, поднимаясь с места. — Да к тому же самые лучшие и ценные доказательства...

— Какие? — с любопытством спросила Адина, провожая графиню.

— Да то, что он ухаживает за вами, милочка! Ведь всякому известно, что вы женщина, способная принимать ухаживание только высших людей!

Все это было сказано с такой милой улыбкой и с таким лукавством, что княгиня проглотила эту пилюлю, как мед. Оставшись одна, она сказала самой себе, что графиня что-то хитрит.

А графиня в то же время думала: „Положительно верно, что у нее родственник или друг, а может быть, и оба, замешаны в этой истории!.. На ваших друзей нельзя нападать, княгиня! Вы умеете их защищать...“

13.

На следующий день Поров с дочерью были введены в гостиную графини Грецки. Старик, чувствуя, что от этого свидания зависит участь его дела, был явно взволнован.

Раиса была спокойна, посторонний даже сказал бы, что она равнодушна. Презрительная надменность разлилась по ее лицу. Прежде оно было просто красивым, теперь — одухотворенным от сознания своей правоты и пережитой трагедии.

Губы ее были крепко сжаты, черты все сузились, глаза выражали, по мнению толпы, суровое равнодушие и покой.

Прежде можно было пройти мимо молодой девушки, не замечая ее! Теперь, когда она проходила, всякий, оборачиваясь, задавал себе вопрос, кто она такая!

С первого взгляда, мельком брошенного на Раису, графиня убедилась, что перед ней не авантюристка, а глубоко и тонко страдающая женщина-ребенок. Грубая простота отца внушила ей доверие, в присутствии же Раисы она ощутила уважение, — уважение, невольно вызывавшееся всеми незаслуженными несчастиями.

— Прошу садиться, барышня, — просто сказала аристократка, указывая на стул.

Раиса села. Толстые складки черного суконного платья окружили ее как статую. Графиня подумала, что эта молодая девушка должна иметь большое понятие о свете, чтобы уметь так держаться.

— Сколько вам лет? — спросила она с милой, предназначенной для расположения к себе молодой девушки, улыбкой.

— Девятнадцать, — ответила Раиса, подняв на графиню свои глубокие черные глаза.

— Где вы получили воспитание?

— Дома, у матери.

— Вы посещали пансион?

— Нет, сударыня, я получила домашнее образование под присмотром матери.

— Владеете ли вы иностранными языками?

— Французским и немецким, но не в совершенстве!

— Знакомы ли вы с музыкой?

— Да, сударыня. Я готовилась к преподаванию уроков музыки.

— А теперь? — спросила графиня, удвоив внимание.

— Теперь, сударыня, при всем желании я не имею на это права!

Хотя эти слова были произнесены просто, но графиня почувствовала укор для себя, но имея возвышенную душу, она не только не рассердилась на неосторожную, но еще больше прониклась уважением к ней.