— Что не нашли преступников потому, что преступление не было совершено! — заключила Адина. — Вы видите, что бедный генерал ничего лучшего и сделать не мог!
— Я в восторге, — сказала графиня, поднимаясь с места. — Да к тому же самые лучшие и ценные доказательства…
— Какие? — с любопытством спросила Адина, провожая графиню.
— Да то, что он ухаживает за вами, милочка! Ведь всякому известно, что вы женщина, способная принимать ухаживание только высших людей!
Все это было сказано с такой милой улыбкой и с таким лукавством, что княгиня проглотила эту пилюлю, как мед. Оставшись одна, она сказала самой себе, что графиня что-то хитрит.
А графиня в то же время думала: «Положительно верно, что у нее родственник или друг, а может быть, и оба, замешаны в этой истории!.. На ваших друзей нельзя нападать, княгиня! Вы умеете их защищать…»
13
На следующий день Поров с дочерью были введены в гостиную графини Грецки. Старик, чувствуя, что от этого свидания зависит участь его дела, был явно взволнован.
Раиса была спокойна, посторонний даже сказал бы, что она равнодушна. Презрительная надменность разлилась по ее лицу. Прежде оно было просто красивым, теперь — одухотворенным от сознания своей правоты и пережитой трагедии.
Губы ее были крепко сжаты, черты все сузились, глаза выражали, по мнению толпы, суровое равнодушие и покой.
Прежде можно было пройти мимо молодой девушки, не замечая ее! Теперь, когда она проходила, всякий, оборачиваясь, задавал себе вопрос, кто она такая!
С первого взгляда, мельком брошенного на Раису, графиня убедилась, что перед ней не авантюристка, а глубоко и тонко страдающая женщина-ребенок. Грубая простота отца внушила ей доверие, в присутствии же Раисы она ощутила уважение, — уважение, невольно вызывавшееся всеми незаслуженными несчастиями.
— Прошу садиться, барышня, — просто сказала аристократка, указывая на стул.
Раиса села. Толстые складки черного суконного платья окружили ее как статую. Графиня подумала, что эта молодая девушка должна иметь большое понятие о свете, чтобы уметь так держаться.
— Сколько вам лет? — спросила она с милой, предназначенной для расположения к себе молодой девушки, улыбкой.
— Девятнадцать, — ответила Раиса, подняв на графиню свои глубокие черные глаза.
— Где вы получили воспитание?
— Дома, у матери.
— Вы посещали пансион?
— Нет, сударыня, я получила домашнее образование под присмотром матери.
— Владеете ли вы иностранными языками?
— Французским и немецким, но не в совершенстве!
— Знакомы ли вы с музыкой?
— Да, сударыня. Я готовилась к преподаванию уроков музыки.
— А теперь? — спросила графиня, удвоив внимание.
— Теперь, сударыня, при всем желании я не имею на это права!
Хотя эти слова были произнесены просто, но графиня почувствовала укор для себя, но имея возвышенную душу, она не только не рассердилась на неосторожную, но еще больше прониклась уважением к ней.
— Ваш отец рассказал мне про ваши попытки и малоуспешность их, — сказала аристократка. — Не сочтите мой вопрос нескромным, поверьте, что я не желаю оскорбить вас, но мне хочется знать, чего вы хотели достичь своими исканиями?
Раиса, взглянув на графиню, ответила медленно, но твердо:
— Правосудия!
— Безусловно! Но что вы называете правосудием?
— Наказание за бесчестие! — тем же тоном ответила девушка.
— А для себя лично вы ничего не хотите? Это же так естественно — вы ничего не хотите?
— Ничего! — ответила Раиса. — Ровно ничего!
— Но вы только что говорили, что теперь не найдете учеников!
— Это большое несчастие, несчастие — непоправимо. Но свет не переделаешь, — ответила молодая девушка.
— Но, — продолжала все более и более удивлявшаяся графиня, — чем же вы будете существовать?
— Как только мы добьемся правосудия, мы тотчас же покинем Петербург! Государь может быть позволит мне сменить фамилию… Уехав в провинцию, где я буду никому не знакома, я надеюсь найти занятия.
— В семействе?
Раиса подняла голову с жестом негодования.
— О, сударыня, в праве ли я обманывать честных людей? О музыке мне придется забыть! Я буду дома заниматься шитьем, вышиванием, и, наконец, чем бы то ни было. Кроме того, мой отец получает маленький пенсион за службу в армии.
Графиня несколько времени молчала и с сожалением смотрела на длинные изящные пальцы Раисы.
А Порову простота и ясность ответов дочери доставила полное удовольствие.
— Однако до того несчастного происшествия, — снова начала графиня, — вы имели впереди большие надежды, насущный хлеб, карьеру и виды на замужество! Так не находите ли вы вполне естественным, чтобы вам назначили денежное обеспечение за причиненное вам несчастие, которое разбило все ваши планы на будущее?
— Плату за преступление? — проговорила Раиса, едва сдерживая негодование. — Нет, сударыня, нам этого не нужно, мы уже отвергли это!
— Позвольте вам заметить, — осторожно начала графиня, — существует большая разница между деньгами, предложенными тайно, в виде платы за молчание, и деньгами, назначенными судом. Одним словом…
— Нет, сударыня, — твердо возразила Раиса, отрицательно качнув головой, — я не ищу денег! Я ищу наказания разбившим мне жизнь!