Испытание Ричарда Феверела

Случай этот заставил их ускорить шаги, чтобы поскорее вернуться домой под крылышко миссис Берри. Все, что произошло между ними потом по этому поводу, свелось к тому, что Риптон очень сбивчиво извинился за свое поведение, а Ричард добродушно заметил, что зато у друга его теперь есть сестра; в ответ Риптон отважился высказать надежду на то, чтобы мисс Десборо так и считала, и тогда губы бедной Люси тронула едва заметная улыбка. С большим трудом добралась она до своей клетки. А на то, чтобы съесть приготовленный миссис Берри вкусный обед, сил у нее уже не хватило. Она молила только, чтобы ее оставили одну, ей хотелось плакать и выплакать всю накопившуюся в сердце и тяготившую ее боль. Добрая миссис Берри, прокравшаяся к ней в комнату, чтобы помочь ей лечь, увидела, что она дрожит, как в лихорадке; раздев ее, она уложила ее в постель.

– Ей надо только часок-другой поспать, – сказала медоточивая хозяйка дома встревоженным мужчинам. – Спокойный сон и чашка горячего чая – это лучше, чем два десятка докторов, помогает при трясучке, – продолжала она, – я это по себе знаю. А перед тем как следует поплакать – тоже не худо.

Она принялась угощать их – и они сделали вид, что что-то едят, – а потом снова ушла к существу более нежному и хрупкому, чем они, а сама думала: «Господи боже мой! Им всем троим нет и пятидесяти! Самое малое, моих годов на двоих с половиной хватит». Миссис Берри утерла глаза передником, и по случаю того, что они так молоды, приняла их всех троих под свою опеку.

Когда молодые люди остались одни, ни тот, ни другой не мог проглотить ни куска.

– Ты заметил, как она переменилась? – прошептал Ричард.

Риптон принялся яростно винить себя за неимоверную глупость. Ричард швырнул нож и вилку на стол:

– А что же мне было делать? Если бы я ничего не сказал, нас бы стали подозревать. Я обязан был что-то сказать. А она ненавидит всякую ложь! Ты сам видишь! Ее это так подкосило. Да простит меня господь!

– Это был просто испуг, Ричард, – сказал Риптон, стараясь казаться спокойным. – Это как раз то, что миссис Берри называет трясучкой. У этих старух для всего есть свои слова. Слыхал, что она сказала? А старухи-то эти знают. Я скажу тебе, что это такое. Вот что, Ричард, все это потому, что друг у тебя такой дурак!

– Она уже жалеет обо всем, – пробормотал Ричард. – Боже ты мой! Она, как видно, начинает меня бояться. – Он опустил голову и закрыл руками лицо.

Риптон отошел к окну и для собственного успокоения яростно повторял:

– Все это потому, что друг у тебя дурак!

Мрачно выглядела улица, жителей которой они перебудили вчера. Солнце оказалось заживо похороненным в туче. Риптон уже больше не видел своего отражения в окне дома напротив. Он вглядывался в жалкие повседневные уличные сцены. От всех его аристократических видений осталось не больше воспоминаний, чем от съеденного им утром завтрака.

Глупым поступком своим он вверг Красавицу в беду, и теперь его терзало раскаяние. Ричард подошел к нему.

– Не болтай всякой ерунды, – сказал он, – никто тебя ни в чем не обвиняет.

– Ну да! Ты чересчур снисходителен ко мне, Ричард, – перебил его удрученный всем случившимся Риптон.

– Вот что, Рип! Я отвезу ее сегодня домой. Да! Если она будет чувствовать себя счастливей вдалеке от меня, то неужели ты думаешь, что я стану насиловать ее волю, Риптон? Я не хочу, чтобы она и слезинку пролила из-за меня. Да лучше я… Сегодня же вечером я отвезу ее домой!

Риптон пробовал возразить, что это будет опрометчивым шагом; как человек с большим житейским опытом, он добавил, что люди начнут говорить…

Ричард никак не мог понять, о чем они начнут говорить, однако сказал:

– А что, если я наведу на ее след того, кто приезжал за нею вчера? Если ни один человек не видел меня здесь, о чем им тогда говорить? О, Рип! Я расстанусь с ней. Жизнь моя все равно разбита навеки! Ну что из того? Пускай они забирают ее! Если бы целый мир взялся за оружие, чтобы вырвать ее из моих рук, я сумел бы защититься от всех полчищ, но когда она начинает плакать… Да, все кончено. Сейчас же его разыщу.

Он принялся заглядывать во все углы, словно ища шляпу. Риптон смотрел на него. Кажется, никогда еще в жизни он не чувствовал себя таким несчастным. И вдруг его осенило:

– Послушай, Ричард, а что, если она не захочет ехать домой?

Наступила минута, когда какому-нибудь сообщнику родителей и опекунов и всего старого мудрого мира, может быть, и удалось бы склонить их к непростительному благоразумию и, щелкнув по носу маленького Купидона, отправить его домой к его беспутной матери. Увы! (здесь в действие снова вступает «Котомка пилигрима»): «Женщины рождены быть соучастницами всего худого». К ним в комнату незамедлительно является хлопотунья миссис Берри, чтобы убрать посуду, и находит обоих рыцарей в шлемах, и, хоть в комнате и темно, замечает, что брови у них нахмурены, и тут же догадывается, что милому ее сердцу богу Гименею угрожают неприятности.

– Боже ты мой! – восклицает она. – И ни один из вас не притронулся к еде! А ненаглядная моя девочка так крепко спит!