Испытание Ричарда Феверела

«Ричарду было не жаль расстаться со мной. Он любит одних только сверстников и мужчин. У меня какое-то предчувствие, что я больше никогда не увижу Рейнем. Он был в синем. Он сказал: «Прощай, Клара», и поцеловал меня в щеку. Ричард никогда не целует меня в губы. Он не знает, что я подошла к его кровати и поцеловала его, когда он спал. А он спит, подложив одну руку под голову и вытащив из-под одеяла вторую. Я немного отодвинула спадавшую ему на лоб прядь волос. Я решилась отрезать ее. Теперь у меня есть этот клочок. Никто не должен знать, как я несчастна; никто, даже мама. Она твердит одно: мне надо пить железо. Я уверена, что мне это ни к чему. Мне нравится писать мое имя: Клара Дорайя Фори. Полное имя Ричарда: Ричард Дорайя Феверел».

Он содрогнулся. Клара Дорайя Фори! Он помнил это звучавшее, как музыка, имя. Он где-то его уже слышал. Каким нежным и сладостным звучало оно теперь за холмистой грядою смерти.

Слезы мешали ему читать дальше. Было уже около полуночи. Час этот, казалось, принадлежал ей. Ужасающая тишина и мрак были достоянием Клары. Над ними властвовал голос ее, холодный и внятный.

С болью в сердце, сквозь слепившие его слезы смотрел он на бездыханные страницы. Она писала о его женитьбе, о том, как она нашла кольцо.

«Я знала, что это его кольцо. Я знала, что сегодня утром он собирается жениться. Я видела его стоящим перед алтарем, когда они все потешались за завтраком. Как красива, должно быть, его жена! Жена Ричарда! Может быть, теперь, когда он женился, он будет больше меня любить. Мама говорит, что их надо разлучить. Как не стыдно. Если я могу чем-нибудь помочь ему, я во что бы то ни стало помогу. Я молюсь о том, чтобы он был счастлив. Надеюсь, что господь слышит молитвы несчастных грешниц. У меня много грехов. Никто не знает этого так, как знаю я. Люди говорят, что я хорошая, но я-то знаю. Когда я опускаю глаза вниз на землю, я ведь не ищу там червей, как говорит он. Да простит меня бог!»

Дальше она писала о своем замужестве, о том, что она обязана повиноваться воле матери. Потом в дневнике был пропуск.

«Я видела Ричарда. Ричард презирает меня», – начиналась следующая запись.

Но теперь, по мере того как он читал, взгляд его становился все сосредоточеннее, и изящный женский почерк черной нитью увлекал за собою его душу, приближая ее к страшному итогу.

«Я не могу жить. Ричард меня презирает. Мне противны мои руки, мое лицо. О! Теперь-то я его понимаю. Мне хотелось умереть в тот миг, когда губы мои ощущали прикосновение его губ».

Дальше: «Выхода у меня нет. Ричард сказал, что ему легче было бы умереть, чем все это вынести. Я знаю, что у него это не пустые слова. Почему же я сама боюсь решиться на то, на что решился бы он? Наверное, если бы муж мой меня отхлестал, мне стало бы легче. Он так добр ко мне и всячески старается меня приободрить. Скоро его ждет большое горе. До половины ночи я молюсь богу. Чем больше я молюсь, тем дальше господь от меня уходит».

Ричард положил открытый дневник на стол. Огромные призрачные валы вздымались перед его внутренним взором, накатывались на него. Неужели Клара приняла всерьез его необузданные слова? Неужели она погибла от… – он упорно старался отгородиться от этой мысли.

Он отгораживался от мыслей, но все равно продолжал читать.

«Без четверти час. Завтра в это время меня уже не будет в живых. Никогда больше я не увижу Ричарда. Вчера ночью мне снилось, что мы вместе гуляли в поле, и он обнимал меня за талию. Мы были детьми, но я думала, что мы с ним поженились, и показала ему, что ношу его кольцо, и он сказал: «Клара, если ты всегда будешь носить это кольцо, ты будешь мне все равно что жена». И я поклялась ему, что буду носить его вечно.

…Мама в этом не виновата. Она совсем иначе на все смотрит, не так, как Ричард и как я. Он не трус, и я тоже не трусиха. Он ненавидит трусов.

Я написала его отцу, просила за Ричарда. Может быть, когда я умру, он услышит мои слова.

Я только что услыхала, как Ричард громко зовет меня: «Клари, иди ко мне». Конечно же, он никуда не ушел. А сама я ухожу – и неизвестно куда. Не могу больше ни о чем думать. Мне очень холодно».

Слова эти были написаны более крупным почерком, и под конец очертания букв расползались, как будто ей уже трудно было держать перо.

«Сейчас Ричард вспоминается мне только мальчиком. Маленьким и большим мальчиком. Мне трудно представить себе его голос. Вспоминаются только некоторые его слова. «Клари», и «Дон Рикардо», и его смех. Он так всегда умел рассмешить. Однажды мы прохохотали весь день, когда валялись с ним на сене. Потом у него завелся друг, и он начал писать стихи, и очень этим гордился. Если бы я вышла замуж за человека молодого, Ричард бы меня простил, но счастливей я бы все равно не была. Мне надо было умереть. Господь меня позабыл.

Третий час ночи. Слышно, как заблеяли овцы. Должно быть, земля очень холодная. Прощай, Ричард».

С его имени дневник начался. Им он и окончился. Даже в разговоре с собой Клара не была многословной. Тетрадка была тоненькая, и все равно девятнадцать лет ее жизни заполнили лишь половину страниц.