Испытание Ричарда Феверела

Лицо Ричарда просветлело. Во всяком случае, если он и не успеет встретиться в этот вечер с любимой, он будет поблизости от нее, рядом, будет дышать тем же воздухом, что и она, увидит над ее спальней светящуюся звезду, услышит, как шепчутся ночью деревья у стен ее дома, как сузилось разделяющее их пространство; почувствует, что надежда начинает сбываться, и ощутит присутствие милой, а оно ведь, с тех пор как он узнал ее, озаряет ночь, как взошедшая в небе Венера. В уголке карниза над окнами Люси две ласточки свили себе гнездо; и вот теперь оттуда доносится их обращенный друг к другу щебет и писк, и его милая слышит их, лежа у себя в постели. Сердце Ричарда все время возвращалось к этим двум ласточкам – он сам не знал, почему. Они как бы воплощали собою все его мечты об их будущем счастье. Едва ли не каждое утро он следил за тем, как обе они вылетают из гнезда в поисках пищи, такие озабоченные среди всей этой безмятежной сладостной тишины. Ему казалось, что если он успеет к ночи примчаться в Рейнем и завтра на рассвете увидит их снова, он будет вознагражден за сегодняшний потерянный вечер; тогда он простит отца и полюбит его, и Лондон, и весь мир. Только бы увидать, как утром они вспорхнут, как блеснут в недвижном воздухе их лиловые спинки и белые грудки. О большем он уже и не помышлял.

После полушутливых слов баронета великое это благодеяние предстало перед его внутренним взором.

Сэр Остин все еще испытывал чувства сына.

– Никто ведь в Рейнеме тебя сегодня не ждет. Нехорошо будить горничных среди ночи.

Ричарда никакие препятствия не смущали.

– Ну раз так, сын мой, – сказал баронет все тем же полушутливым тоном, – то знай: я хочу, чтобы ты остался в городе.

– Так значит, вы вовсе и не хворали, сэр! – вскричал Ричард; отчаяние открыло ему глаза на ту западню, в которую его заманили.

– Я совершенно здоров, можешь быть за меня спокоен, – ответил отец.

– Зачем же меня обманули? – вскричал в гневе юноша.

– По-моему, Ричард, ты сам можешь лучше меня на это ответить, – заметил сэр Остин с отеческой строгостью.

Боясь, как бы его не отождествили с безрассудным юношей, Ричард сдержал вспыхнувшее было негодование. Сэр Остин увидел, как он перемалывает свою страсть в порошок, в порох, который еще взорвется, и решил, что лучше будет на какое-то время оставить сына в покое.

ГЛАВА XXII, указывающая на приближение лихорадки

Ричарду пришлось остаться в городе на три недели, и в течение всего этого времени испытать на себе воздействие Системы, но уже в совершенно иной обстановке. Он вынужден был сидеть и выслушивать речи ученых мужей, приходивших к ним возобновить прерванную дружбу с его отцом; это были те самые люди, к которым, следуя желанию баронета, он должен был отнестись с уважением и прислушиваться к тому, что они говорят: в глазах сэра Остина люди ученые были единственными, кто достоин зависти и подражания. Ричарду пришлось вынести все тяготы знакомства с Грандисонами и быть с ними любезным и милым: страх прослыть безрассудным юношей продолжал преследовать его неотвязно. Мысль, что его могут по какому-либо поводу отождествить с ним, склоняла несчастного Ричарда к беспрекословному повиновению. И это было ужасно. Это оскорбляло светлый образ, который он таил у себя в сердце. Одна мысль о том, что люди станут смеяться над ним, оттого что он любит Люси, вызывала в нем приступы жгучей ярости и пробуждала преждевременную мизантропию. К тому же Система намеревалась показать ему, к каким последствиям может привести знакомство с молодыми прихожанками, и его таскали по ночному городу, дабы он мог увидеть воочию сынов и дочерей мрака – именно так, как это было рекомендовано мистеру Томсону; приглядеться к тому, как эти женщины пляшут и глазами зазывают мужчин и как они ввергают их в бездну погибели. Однако все эти зрелища оказались, пожалуй, полезнее для учителя, чем для ученика, ибо первый в часы раздумья со всей серьезностью себя спрашивал на страницах записной книжки: «Почему все склоняющие к сумасбродствам соблазны воплощаются в лицах только одного пола?» – вопрос, который в Рейнеме никак бы не мог у него возникнуть; и еще: «А что, если мужчины слишком много внимания уделяют?..» Очевидно, речь шла о существе в длинной юбке, ибо ни о каком другом тут в записной книжке не говорится. Мне кажется, что он даже оправдывает женщин, исходя из непосредственных наблюдений. Для Ричарда все увиденное там выглядело странным и диким и, скорее всего, способно было усугубить развивавшуюся в нем мизантропию, если бы не его любовь.

В течение первых двух недель изгнания нашего влюбленного еще поддерживали нежные записки от Люси, которые он по временам получал. Потом они перестали приходить; и тут Ричард впал в такое уныние, что не на шутку встревоженному отцу пришлось принимать меры, чтобы ускорить возвращение в Рейнем. В конце третьей недели Берри положил на обеденный стол два письма со штемпелем Рейнема; после того как баронет внимательно прочел их, он спросил сына, не хочется ли ему покинуть столицу.