Испытание „Словом…“

С трепетом неофита я приступил к изучению итоговой работы человека, знания и опыт которого не мог не уважать. Но чем дальше я читал, тем больше ощущал чувство досады. То ли здесь было далеко не всё сказано, что хотел сказать автор, то ли я чего-то недопонимал. А между тем в разговоре Зимин подтвердил, что статья напечатана «буква в букву», как он дал её в редакцию.

В основу его гипотезы была положена мысль А.Мазона, что не «Слово…» оказало влияние на «Задонщину», а, наоборот, по образцу «Задонщины» было создано «Слово…». Роковую роль при этом сыграло страстное стремление многих исследователей во что бы то ни стало доказать, что «Слово…» народно, стало быть, фольклорно, исполнялось и передавалось от певца к певцу, из уст в уста. Таким был ещё недавно «этикет эпохи», хотя уже в 1948 году И.П. Ерёмин подчёркивал ложность мысли, что только фольклорное народно. В самом деле, при таком допущении вся наша разнообразная и богатая литература оказывалась не народной, а вместе с ней Пушкин, Некрасов, Тургенев, Лев Николаевич Толстой и вплоть до сегодняшнего дня!

Но, повторяю, такова было тогда мода, а с точки зрения моды Краткая редакция «Задонщины» представлялась наиболее фольклорной. Отсюда Зимин делал естественный вывод: Краткая редакция — источник «Сказания о Мамаевом побоище», а «Сказание» — источник Пространной редакции «Задонщины». Поскольку же устное происхождение «Задонщины» делает невозможным считать «Слово…» её источником, то, полагал Зимин, автор «Слова о полку Игореве» имел в своём распоряжении «Задонщину» Пространной редакции…

Текстологические доказательства оказывались весьма убедительны. Всех исследователей «Слова…» поражало, что Ярославна, оплакивая плен Игоря, забывает о сыновьях. (5, 197) Объяснить это пытались тем, что Владимир Игоревич для Ярославны — пасынок. Но такой серьёзный историк, как А.В. Соловьёв, в одной из своих работ довольно убедительно показал, что Ефросиния (?) Ярославна, дочь Ярослава Владимировича галицкого, была первой и единственной женой Игоря Святославича, так что забвение матерью сына ничем не оправдано. Зимин нашёл этому объяснение. По его мнению, образцом для плача Ярославны послужил плач вдов по мужьям в «Задонщине», где отсутствие упоминания сыновей вполне уместно. Здесь присутствовала логика, против которой было трудно что-либо возразить.

Столь же естественно в «Задонщине» звучит обращение Пересвета к князю Дмитрию «лутчи бы нам потятым быть, нежели полоненым от поганых татар», что может быть понято как «лучше умереть стоя, чем жить на коленях». Действительно, иного выбора у героев Куликовской битвы не было. Наоборот, подобная дилемма в устах Игоря, которого гнала в степь алчность, а не чувство свободы, вызывает только удивление.

Не менее острыми были наблюдения Зимина над взаимоотношением «Слова…» с ранними списками летописей — Ипатьевской и Кёнигсбергской. В Ипатьевской летописи и в «Слове…» совпадает не только фактическая основа рассказа, но даже композиция с её неожиданными переходами от Игоря к Святославу киевскому, затем в Переяславль и, наконец, снова к Игорю. По наблюдениям Зимина, с Ипатьевской летописью совпадает весь комплекс исторических сведений автора «Слова…». В ней мы находим сказание о Редеде и Мстиславе, а упоминание под 1185 годом о шурине Игоря — Владимире Ярославиче галицком объясняет именование Ярославны по одному отчеству, без имени. И плачет она на стенах Путивля только потому, что под 1183 годом летопись сообщает о приезде Владимира галицкого к своему зятю Игорю именно в Путивль.

Зимин доказывал, что автор «Слова…» ничего не знал о действительности XII века, он назвал Святослава Всеволодовича великим и грозным, хотя тот был просто князем киевским, а великим князем был в то время Рюрик Ростиславич. В этом он мог сослаться на Б.А. Рыбакова, указавшего в своё время, что «великий грозный Святослав „Слова о полку Игореве“ и соправитель великого князя Рюрика … это как бы два разных человека». И уж совершенно был невозможен, по мнению Зимина, призыв Святослава к беспощадной борьбе с половцами, поскольку сам он всю свою жизнь использовал половецкие войска в междоусобных бранях.

Из Ипатьевской летописи автор «Слова…», по Зимину, почерпнул сведения о Всеславе полоцком, крайне редкий для русских князей титул «каган», упомянутый именно в рассказе о событиях 1185 года, и ряд других фактов. «Но, может быть, „Слово…“ повлияло на летопись?» — спрашивал он и сам же уверенно отвечал, что «Слово…» не могло быть источником летописного рассказа, так как в нём полностью отсутствуют места, общие для «Слова…» и «Задонщины», а в Краткой редакции «Задонщины» нет образов и выражений, общих для «Слова…» и Ипатьевской летописи.