Испытание войной – выдержал ли его Сталин?

По этому поводу внутри правящей элиты шли скрытые и открытые дискуссии. Например, одно время Польша рассматривалась в качестве вероятного союзника Германии. В 1938 г. Москва предлагала правительствам Праги, Парижа, Лондона и даже Варшавы союз против Берлина, тем более что уже был заключен договор о взаимопомощи с Чехословакией и нормализованы отношения с Францией (договор 1935 г.). Насколько эти предложения были искренними – вопрос, конечно, спорный. Но опять же, что нового изобрел Сталин? Уже новая, либеральная Россия столкнулась с позицией ряда западных государств, которую затем определили, как «политику двойных стандартов». Разновекторное отношение к Косово и Абхазии – один из многих тому примеров. Позиция «нам можно, а вам нельзя, потому что мы сильные, а вы слабые» – одна из центральных в мировой политике. Сильная сторона ищет выгоды для себя, в том числе за счет ослабевших партнеров. Так было всегда, и постсоветская Россия убедилась, что ничего принципиального в мировой политике с тех пор не изменилось, а список претензий к великой державе прямо пропорционален ее слабости. И никакими уступками этот список не сократить. Так было в 1930-е гг. (Мюнхенское и другие соглашения по «умиротворению» Германии), так получилось в 1990-е гг. в отношении России, и совершенно по-другому западные державы относятся к «социалистическому», но сильному Китаю. В отличие от наших простодушных либералов Сталин это понимал всегда и соответственно действовал, т. е. старался быть сильным. И преуспел: Черчилль всегда отзывался о диктаторе с большим пиететом. Аналогично относился к кремлевскому вождю Рузвельт. А можно вспомнить, как дрожащим голосом на Стамбульской встрече глав государств в 1998 г., в ходе обсуждения чеченской проблемы, Ельцин восклицал: «Вы не можете так с нами разговаривать!» Могли по праву сильных! И потому разговаривали, как старшие со школьником. И поняли, что имеют право на это сразу же, как только Ельцин позвонил из Беловежской Пущи президенту США Бушу и объявил безмерно удивленному американцу о добровольной ликвидации великой державы. Таких не уважают, хотя и одобрительно похлопывают по плечу. Уважают (в политическом, а не в обыденном значении этого слова) таких, как Дэн Сяопин и, увы, как Сталин. Их и приглашают в Большую политику на равных, ибо с ними настоящая сила.

В 1938 г. Сталин предлагал двинуть войска Красной Армии на помощь Чехословакии «во имя мира», и сейчас войска НАТО придвигаются к российским границам исключительно «во имя мира». Так уж получается в политике: как только то или иное государство становится особенно сильным, так его начинает переполнять желание нести мир на штыках. Этому надо не удивляться, а спокойно изучать, анализировать и делать адекватные выводы. Но не идеологические (т. е. подтасованные в угоду текущей политике), а научные.

Также пора понять, что великие революции – не чей-то заговор, а следствие мощного выброса национальной энергии. К власти приходят не просто «бунтовщики», а люди пассионарного (наступательного) типа мышления. Сама же революция становится линзой, фокусирующей социальную энергию. Следствием такого «фокуса» становится экспансия.

Примеры.

Революция в маленькой Голландии через несколько десятилетий привела к появлению большой колониально-торговой империи, раскинувшейся от Островов пряностей (Индонезии) до Бразилии и современных Соединенных Штатов (именно голландцы основали Нью-Йорк).

Английская революция 1640–1648 гг. расчистила путь к диктатуре Кромвеля, который незамедлительно стал разворачивать внешнее наступление, отправив войска завоевывать Ирландию и Ямайку. Лишь смерть диктатора на время затормозила английскую мировую экспансию.

Американская революция XVIII в. была ответом не только на увеличение налогов Англией, но и на требование Лондона прекратить территориальную экспансию – захваты земель индейских племен. Как только сковывающая власть пала, американцы в короткие исторические сроки захватили территории, во много раз превышающие размеры 13 колоний, провозгласивших свою независимость. И это несмотря на знаменитую декларацию, написанную Джефферсоном, где заявлялось, что каждый человек рожден свободным и имеет право на счастье. Быстро выяснилось, что у индейцев и негров в США есть крупные проблемы по этой части.

Французская революция «свободы, равенства, братства» высвободила силы, которые через двадцать лет привели к гегемонии Франции на Европейском континенте. А ведь была еще неудавшаяся египетская экспедиция с попыткой создания новой империи в духе Александра Македонского. Можно не сомневаться: не потерпи фиаско в России, Наполеон продолжил бы экспансию.

Октябрьская революция 1917 г. не была исключением. Большевики никогда не скрывали своих глобальных намерений. Они жаждали общемирового переустройства и изначально видели в российской революции лишь первое звено в череде многих других. Поэтому не стоит удивляться желанию прорваться в Европу в 1920 и 1923 гг. (психологический настрой тех лет хорошо описан в романе И. Эренбурга «Трест ДЕ» («Даешь Европу!»).