Испытание воли. Повесть о Петре Лаврове

На Фурштатской Лавровы жили давно, и Петр Лаврович никогда прежде не собирался расставаться с этой улицей, тем более — с Петербургом, выезжал из города редко. Правда, летом прошлого года он провел четыре месяца за границей, в Германии, вместе с больной женой. А раньше выезжал только в Псковскую губернию, в родовое имение Мелехово. Помещиком он, в сущности, ие был никогда, хозяйством не занимался, да и не интересовался.

Еще он ездил в Нарву, во время Крымской войны. Тогда английские военные корабли проникли в Балтийское море, и он, как офицер-артиллерист, был командирован в Нарву на два месяца. Он попал на батарею возле устья реки Наровы как раз в тот день, когда четыре английских корабля обстреливали укрепленный берег. Опасаясь ответного огня русских батарей, англичане вели обстрел с большого расстояния, лишь один их снаряд попал в цель — два артиллериста были убиты. А сотни, если не тысячи снарядов были выпущены англичанами впустую — они лишь поднимали фонтаны воды в устье Наровы и зарывались в песок бруствера. Через несколько часов английские корабли ретировались, ушли. Об этом эпизоде он написал в журнал «Морской сборник», где его письмо было напечатано под заголовком «Артиллерийское дело в устье Наровы»…

Теперь он сидел в Ордонансгаузе, один в камере, и мог видеть за окном только противоположную сторону двора. На прогулку его не выпускали.

Проходили дни за днями, на допрос его не вызывали, никаких обвинений не было предъявлено. Непонятно — чего ждут. Или никак не могут разобраться в его бумагах?.. У него оказалось достаточно времени, чтобы все обдумать, представить себе, в чем его могут обвинить.

Ну, во-первых, при обыске могли быть найдены его стихотворения последних лет — они все имели политический смысл и выдавали его истинные взгляды. В юности он писал стихи во множестве, с годами — все реже и, хотя уже сознавал, что настоящего поэтического дара у него нет, каждый раз писал с увлечением, горячо. «Стихотворная деятельность доставила мне много часов высшего наслаждения», — признавался он в письме к Герцену.

Давно уже написал он стихотворение «Пророчество»:

Не вечен будет сон; настанет пробужденье,

И устыдится Русь невежественной тьмы…

Как истолкуют эти строки жандармы? Незадолго до смерти императора Николая написал он еще стихотворение «Русскому народу»:

Встань: ты пред идолом колена преклоняешь,

Внимаешь духу лжи,

Свободный, вечный дух ты рабством оскверняешь…

Оковы развяжи!

И о том же, в сущности, писал он в стихотворении «Новому царю», то есть уже Александру Второму:

Мне тесно, мне темно, сними мне бремя с плеч,

Дай мне свет знания! Дай воздух мне закона!

Освободи мою закованную речь!

За эти стихи и теперь могут отдать под суд.

А еще хуже будет, если узнают, что его «Пророчество» и «Русскому народу», среди стихотворений под общим заголовком «Современные отголоски», были напечатаны Герценом в Лондоне еще в 1857 году в одном из сборников «Голоса из России» — конечно, без имени автора.

Эти два стихотворения посвятил он Виктору Гюго, вольнолюбивую поэзию которого очень любил. Поэтому Герцен тогда же послал их Гюго, и затем на страницах герценовского «Колокола» появилась такая заметка: «Виктор Гюго просит редактора «Колокола» переслать его искреннюю благодарность русскому поэту, посвятившему ему «Современные отголоски». Откликом самого Гюго можно было гордиться, но в Петербурге о нем приходилось помалкивать…

Тем стихотворениям Лавров предпослал, также без подписи, пространное письмо. Он обращался к Герцену. «Не старайтесь угадать мое имя, оно вам совершенно неизвестно… Но я человек русский; я уважаю и люблю вас заочно».

В кабинете своем он повесил портрет Герцена. Уже давно зачитывался его статьями, его книгой «С того берега» и, хотя не разделял ее горького скептицизма, во многом вторил ой сам — в своей статье «Вредные начала».

Герцен в книге «С того берега» утверждал: «Цель для каждого поколения — оно само». Лавров как бы уточнял: «Цель человека — совершенствование себя и других». Герцен замечал: «…надобно иметь силу характера говорить и делать одно и то же». Лавров добавлял: «Для оценки значения и достоинства человека важно не то слово, которое он повторяет беспрестанно, а то чувство или та мысль, под влиянием которой он действует. Мало ли знаменитых лицемеров говорят о справедливости, о бескорыстии, о своей всегдашней преданности общему благу, а сами… готовы защищать самое вредное установление для своего отечества, лишь бы им было хорошо!»

Герцен в книге «С того берега» укорял неназванного собеседника: «…вы хотите указку, а мне кажется, что в известный возраст стыдно читать с указкой».

Лавров утверждал то же самое: