Испытание воли. Повесть о Петре Лаврове

По рассказам дочери Петр Лаврович понял, что она не очень счастлива в семейной жизни. Она не смогла полюбить Эммануила Негрескула так, как его старшего брата, своего первого мужа, дети были ее единственной радостью. Со своими братьями Маня виделась редко. Михаил давно уже добился того, что ему было отдано мелеховское имение — с согласия министерства внутренних дел. Он по-прежнему тихо служил на железной дороге, так же, как и младший брат Сергей. Оба, как видно, считали, что деятельность отца бросает на них тень и может помешать их продвижению по службе. И поэтому перестали ему писать…

Как ни горько было смириться с мыслью, что оба сына стали ему чужими, но он смирился, он старался об этом не думать…

Маня уехала домой, в далекий Екатеринослав. И трудно было предсказать, когда им удастся увидеться снова.

Поздней осенью в Париж вернулся единственно близкий друг — Лопатин, вернулся один. Зина с ребенком осталась в Петербурге. Как и следовало ожидать, Лопатин с блеском исполнил все, что обещал Яблочкову. Оа привез копию решения коммерческого суда. Выкупил у кредиторов и привез ему все его долговые расписки.

Ну, а главная новость — ныне в России действует под старым названием, но по сути новая подпольная организация революционеров «Земля и воля».

Тургенев писал Анненкову о Лаврове: «Это голубь, который всячески старается выдать себя за ястреба… Улыбка добрейшая и даже борода — огромная и растрепанная — имеет ласковый и идиллический вид».

Наступившей зимой Тургенев и Лавров часто встречались. В доме на улице Дуэ, в маленьком, чисто прибранном кабинете с зелеными обоями и зелеными портьерами, сиживали у камина, и Тургенев лопаткой подкидывал в огонь кокс.

Не раз Лавров задавал ему вопрос: почему его влиятельные друзья, русские либералы и конституционалисты, ничего не предпринимают для достижения собственных политических целей? Почему не выступят как политическая партия? Вот они осуждают революционеров-социалистов за их действия, но неужели лучше не делать ничего?

Тургенев признавал, что действительно никто из нынешних либеральных деятелей не готов на смелые и тем более на рискованные действия, никто из них не решится при существующих условиях организовать политическую партию…

Тургенев рассказывал в письме к Анненкову! «…пылкий старец Лавров на днях кричал у меня в комнате, потрясая бородой и тая глазами: «Конституционалисты — трусы, не знают своей силы! Им стоит с твердостью заявить свои принципы — и правительство не может не уступить, не может! не может!» Даже кулаки при этом поднимал…»

Накануне дня памяти Парижской Коммуны, 17 марта 1879 года, на квартире Лаврова собралось несколько человек. Конечно, пришел Лопатин. И не пришел Вырубов: он не чтил память о Коммуне и с обычной своей высокомерностью говорил теперь, что коммунаров погубила их поголовная некомпетентность.

Свою речь Лавров продумал заранее. Обращался он к тем, для кого дело революции было делом всей жизни.

В этот вечер он встал у камина, держа в руках листы с написанной речью, и начал так:

— Мы сошлись сегодня, чтобы вместе вспомнить о Парижской Коммуне. Мне напомнили, что до сих пор еще ни разу русские в Париже не приветствовали по-русски этот торжественный день… Многие русские говорят, что у них особое дело, и, как никто из европейских деятелей не пойдет помогать горю серого русского мужика, то и нам нечего останавливаться па воспоминании о героях которые умирали под всемирным красным знаменем при звуках всемирного гимна Марсельезы… Нам, говорят, нечего праздновать их праздники, нечего прислушиваться к их речам, нечему у них учиться… Но точно ли нам нечему научиться у Парижской Коммуны? Первым уроком Коммуны он считал вот что:

— Мало быть энергичным и преданным делу; надо быть к нему готовым.

Он попытался определить и второй урок Коммуны:

— Люди, борющиеся за осуществление лучшего будущего для человечества, не имеют права колебаться и сомневаться в себе в минуту, когда они призваны к действию. Велики или малы их силы, они должны смело нести все эти силы на дело, которому служат.

И наконец, отмечал:

— В решительные исторические моменты массы всегда пойдут за тем знаменем, на котором написана наиболее определенная программа, наиболее простые, ясные и определенные цели; массы пойдут за теми, кто готов и не колеблется.

Недавно поехал в Россию Тургенев, а в марте, имея при себе паспорт на чужое имя, что было для него ужо привычно, отправился в Петербург Лопатин.