Испытание воли

«Да-да, не потому ли тебя послали в Уорикшир? — заметил Хэмиш. — Ты ведь больной человек, который не в состоянии справиться с делом! Кого обвинят в том, что не нашлось достаточно улик? Любой ловкий адвокат добьется оправдания капитана. Может, твое начальство именно того и добивалось, послав тебя расследовать кровавое убийство?»

Ратлидж похолодел. Неужели дело и правда именно поэтому поручили ему? Неужели его избрали козлом отпущения? Может быть, его не случайно не предупредили заранее о Хикеме… Надеялись, что его хрупкий разум не выдержит очередного испытания! А если он все же добьется успеха, от него тоже избавятся без сожалений. После того как гнев обитателей Букингемского дворца обрушится на Ратлиджа, его без лишнего шума поместят обратно в клинику, а врачам скажут, что их эксперимент, к сожалению, не удался. Все плохо кончилось для Скотленд-Ярда, для самого Ратлиджа и для врачей, которые верили в него.

Пугающая перспектива! Ратлидж боролся с гневом, чувствуя, как у него в голове злорадствует Хэмиш. Ему было страшно. Исчезала надежда, которая даже в самые тяжелые дни поддерживала его в клинике. Тогда он боролся за выживание, мечтал о суровой действительности, мечтал вернуться в Лондон…

Ратлидж пообещал себе, что в клинику ни за что не вернется. И не смирится с поражением. Есть и другой выход — он был всегда. В конце концов, жизни он боится куда больше смерти.

Утром в воскресенье небо заволокло тучами. Моросил мелкий дождь. Тучи нависли над Аппер-Стритемом, как призраки. Было жарко и влажно. Одежда липла к телу. Прихожане медленно тащились в церковь, где тоже было душно, не спасали даже открытые двери.

До того как пойти в церковь, Ратлидж решил навестить Хикема. Когда он пришел к доктору Уоррену, Хикем спал. Экономка сказала, что больному стало чуть лучше. Правда, в дом она Ратлиджа не впустила.

— Он немножко окреп, вот и все, что я могу вам сказать. А доктора вчера ночью, хоть он и устал, вызвали на ферму Пинтеров; он говорит, это все ваша работа! — сурово продолжала экономка. — Доктор так замучился, что даже в церковь сейчас не пойдет! Напрасно вы позвонили; боюсь, как бы не разбудили его…

— А как девочка? Ей лучше? — спросил Ратлидж. — Она уснула?

— Нет, и все из-за вас! Вы делайте-ка лучше свое дело, а лечить предоставьте тем, кто разбирается в болезнях!

Поблагодарив экономку, Ратлидж отправился в церковь. Последние прихожане спешили на службу; из открытых дверей доносились звуки органа. До войны Ратлидж, как правило, ходил в ту церковь, которую посещали жертвы преступлений. Ему казалось, что в церкви можно проникнуться атмосферой того или иного городка или района Лондона. Все, что так или иначе приближало его к жертве, могло пригодиться в расследовании.

Гнетущая атмосфера окутывала церковь. Внезапно на Ратлиджа накатил приступ клаустрофобии, стало трудно дышать. Привратник предложил проводить его, но Ратлидж покачал головой и сел с краю в последнем ряду. Там было не так жарко и многолюдно.

Кто-то сел на место перед ним. Вскинув голову, удивленный, Ратлидж встретился взглядом с не менее удивленной Кэтрин Тэррант. Тряхнув головой, она отвернулась и стала листать молитвенник. Ратлидж заметил, что молитвенник у нее старый и нужное место она отыскала без труда.

Служба велась по канонам высокой церкви, что вполне соответствовало характеру Карфилда. Вначале он оповестил паству, что похороны Чарлза Харриса состоятся во вторник, в десять утра, затем несколько минут высокопарно восхвалял покойника звучным голосом, который гулким эхом отдавался от каменных сводов.

«Можно подумать, — заметил про себя Ратлидж, — что они хоронят святого, а не солдата!»

Он не спеша разглядывал внутреннее убранство: полюбовался высоким сводчатым потолком, стройными колоннами и небольшой, но очень красивой запрестольной перегородкой. На каменной перегородке была вырезана Тайная вечеря; фигуры радовали глаз своим изяществом.

С его места хорошо просматривались фамильные надгробия Холдейнов — мраморные, покрытые резьбой, украшенные фигурами херувимов и плакальщиков. Самые старые надгробия казались средневековыми; большинство относилось к елизаветинской эпохе. Викторианские образчики отличались каким-то преувеличенным уродством.