— Да, все решено. Я… собирался утром навестить Леттис, рассказать, как все пройдет, объяснить, чего ждут от нее, кто приедет на похороны. Пришлось разослать множество писем и телеграмм. Ройстон и Джонстон справились бы с делом и сами, но многих людей я знаю лично. Знаю, кто они и что собой представляют. Салли потом поможет Леттис написать благодарственные письма. Ну а поминки… главное — не подпускать ни к чему Карфилда! — На лице Марка отчетливо отразилась неприязнь. — От него спятить можно! Он передал Джонстону, что намерен провести в «Мальвах» почти весь день — руководить приготовлениями и так далее. Ройстону пришлось прямо сказать, что его услуги не требуются и что церковь должна исполнять свои обязанности и больше ничего. А ведь ему и своих забот хватит! Наверное, почти всю ночь не спал, сочиняя заупокойную молитву.
Салли великодушно возразила:
— Марк, намерения у него добрые. Он очень утешает Агнес, справляется о бедной малышке Лиззи. А когда умерла мать Мэри Торнтон, он обо всем позаботился. Но я вполне тебя понимаю; он положил глаз на Леттис с тех самых пор, как она сюда приехала, с 1917 года.
Уилтон покосился на Ратлиджа, но ничего не ответил. Ратлидж допил кофе и встал из-за стола.
— Уилтон, мне бы хотелось переговорить с вами с глазу на глаз, если вы не возражаете.
Салли проворно поднялась:
— Вы оставайтесь здесь, а у меня дела.
Но сад и терраса были открыты чужим взорам, и голоса были слышны издалека. Уилтон положил кузине руку на плечо:
— Прими солнечную ванну, дорогая моя; я скоро вернусь.
Он не мог видеть, как она посмотрела на него, когда он встал, вежливо ожидая согласия Ратлиджа. На ее лице отразились смешанные чувства. Ужас. Любовь. И нерешительность.
Уилтон отвел Ратлиджа в малую гостиную, где они беседовали во время первой встречи, и закрыл за собой дверь. Остановившись спиной к двери, он произнес:
— Я ждал, что вы явитесь вместе с сержантом. И ордером на мой арест.
— Так я и собирался поступить. Но мне пришло в голову, что если я поведу вас в тюрьму на глазах у всех, кто идет на базар, то причиню мисс Вуд и вашей кузине ненужные страдания. Если вы сейчас добровольно пойдете со мной, мы постараемся сделать все как можно тише.
— Значит, все кончено? — Марк подошел к креслу, досадливо махнул Ратлиджу рукой, приглашая садиться.
— Я знаю, из-за чего вы ссорились с Харрисом в воскресенье после ужина и в понедельник утром в переулке. Он отменил свадьбу, и вы пришли в ярость.
— Кто вам это сказал? — довольно равнодушно спросил Уилтон.
— У меня два свидетеля. Думаю, они вполне надежны. Еще один свидетель видел Харриса в переулке… Еще один видел, как вы с ним разговаривали.
— А Леттис? С ней вы говорили?
— Да. Сначала она все отрицала. Потом призналась, что Чарлз по собственному почину передумал насчет свадьбы.
— Понятно. — Уилтон пристально смотрел на Ратлиджа. Угол его рта дернулся. Помолчав, он сказал:
— Ну да, все верно. Чарлз передумал. Мне казалось, что он не прав, и я так ему и сказал. Мы с ним поспорили. Я не думал, что всему свету так уж важно знать об этом, вот почему не объяснился с вами. Мне казалось, что пройдет время, и мы с Леттис как-нибудь решим, что делать дальше. Чарлз Харрис оказывал на нее очень сильное влияние, о чем я не должен был забывать.
— И она согласилась с его решением?
Уилтон покачал головой:
— Знаете, я так и не успел ее расспросить. Чарлза застрелили… Уоррен прописал Леттис успокоительное… а свадьбу так или иначе пришлось отменить. Боже мой, она так горевала! Я не мог вломиться к ней и сказать: «Я люблю тебя, по-прежнему хочу на тебе жениться, ты согласна пройти через все и быть проклята обществом?» А потом нужно было заниматься похоронами, едва ли похороны — подходящий фон для выяснения отношений! Ну а теперь… мне, собственно, уже и нечего ей предложить…
Слушая, Ратлидж угадывал правду, прорываясь через ложь. Ему пришлось напомнить себе, что Марк Уилтон целых четыре года провел на войне, в небе над Францией. И выжил он отчасти благодаря уму и сдержанности. Он никому не позволял перехитрить или одурачить себя.
— Она спрашивала вас, не вы ли застрелили ее опекуна?
— Нет, — отрывисто и надменно ответил Уилтон. В нем заговорила гордость.
— Как вы ей ответите, когда она задаст вам такой вопрос… когда вас арестуют?