– Почему вы ее уводите? Она ничего не сделала! – заступилась Анника.
Я же остановила ее рукой. Мой жест напомнил ей о том количестве детей, за которых она становится в ответе, когда меня нет на посту. Это наша с ней давнишняя договоренность.
– Алания, я им сообщу! – бросила Анника, когда Корвин уже уводил меня из спального отсека, положив тяжелую руку на плечо.
Корвин тут же остановился и обернулся.
– Кому сообщите? – тут же сообразил он.
Анника замялась.
Помощь пришла неожиданно.
– Всем сообщим, какой беспредел вы тут устраиваете! – выкрикнула старушка с расстройством пищеварения.
– Оборотни!
– Отбросы!
– Фашисты!
– Арестовываете всех, кого захотите, полностью наплевав на закон!
– Безбожники!
Осуждающие возгласы раздавались со всех кроватей. Я ухмыльнулась столь яркому оксюморону. Желявцам, запертым под землей в бетонной коробке, не была чужда свобода. Даже будучи в клетке мы слепо верим в то, что у нас есть какие-то права.
– Я и есть закон! – прошипел Корвин в ответ на причитающих женщин.
Я вышла из отсека в сопровождении четырех солдат, как будто была одним из опаснейших преступников на базе. Кто опаснее для правительства: знаменитый убийца или шпион? Проходя мимо двух вооруженных автоматами бугаев, стороживших неприметную на фоне бетонных стен дверь, ответ для меня был очевиден.
Корвин чуть ли не втолкнул меня силой в небольшую комнату, где стоял старый деревянный стол, за которым меня ожидал дьявол.
Но когда Триггер отклонился на спинку скрипящего стула, я увидела сидящих по другую сторону стола испуганных Каришку и Кирилла.
Сердце упало в пятки и я рефлекторно выдохнула:
– Они ни при чем!
Триггер оскалился.
– Кажется, ты осведомлена о гораздо большем, нежели обычный агроном.
Корвин снова толкнул меня вперед и я села на стул прямо перед Полковником.
Сам Корвин с солдатом остались с нами, двое других вышли наружу и закрыли дверь.
Я посмотрела на детей и улыбнулась им, пытаясь передать храбрость, как если бы ее можно было посылать силой мысли. Но мои маленькие шпионы были смышлёными. Они прекрасно чувствовали атмосферу обстановки, а также осознавали всю нашу беспомощность в богом забытой комнате затхлого подвала, куда не то, чтобы не ходят, но даже вряд ли знают о ее существовании.
Триггер склонился надо мной и приступил к допросу.
– Где мои Падальщики? – процедил он сквозь зубы.
– Ты их распустил, не помнишь?
Удар был таким внезапным, что я охнула от неожиданности. Мозг лишь через секунду сообразил, что меня хорошенько приложили. Нервные окончания, как чирикающие птички на проводах, передавали друг другу сообщение о чудовищной боли, которая резанула меня по щеке. Я схватилась за вспыхнувшую огнем щеку, пытаясь приглушить боль.
Сбоку завыла Каришка.
– У меня нет времени. Но что еще хуже для тебя: у меня не осталось сил терпеть, – произнес Триггер.
Я медленно выпрямилась на стуле и подняла на него взор полный гнева. Я готова была его испепелить, будь у меня такая способность!
– Твои завораживающие чистой голубизной глаза приобретают изумрудный оттенок, когда ты в гневе, – говорил Триггер, как ни в чем не бывало.
Как будто не сидел и не избивал тут слабую женщину.
– Интересно, какими они становятся, когда тебе страшно?
– Я не боюсь тебя! – выплюнула я.
Триггер улыбнулся, как будто ожидал этого ответа, а потом выпрямился, медленно обошел стол и встал возле Каришки.
Мое сердце завыло в такт ее всхлипов.
– Мне и не нужно, чтобы ты боялась меня. Мне просто нужно использовать то, чего ты боишься, – произнес он с иронией.
– Каришка, терпи! Помни, чему я тебя учила! – выкрикнула я.
Но не успела я договорить, как Триггер развернул мою маленькую девочку и влепил ей пощечину посильнее, чем мне. По крайней мере, так мне показалось.
Каришка взвыла и схватилась за щеку.
– Ах ты козел! – выкрикнул Кирилл.
Он попытался атаковать Полковника, но Корвин, стоявший позади него, ухватил того за плечо и повалил на пол так легко, словно Кирилл был мягкой игрушкой. А потом злодей надавал пару пинков прямо под дых мальчику, и тот затих.
– Если ты думаешь, что ты – единственная, кто способна так жестоко использовать детей, то ты глубоко заблуждаешься, – Триггер разве что не пел.
– Какой же ты сукин сын! – всхлипнула я.
Плач Каришки резал по сердцу наждачной бумагой, срывая мышечные ткани слоями, а частицы души – лоскутами.
Триггер снова вернулся на стул передо мной.
– Я даже спорить с этим не буду. Более того, чем быстрее ты поймешь, что я жестокий сукин сын, тем легче и быстрее пройдет наша беседа.
Я зажмурилась, пытаясь спрятать слезы, но их уже было не остановить, они заливали лицо ручьями и я ругала себя за слабость.
– Я повторяю свой вопрос: где мои Падальщики?
Я молчала, пытаясь найти выход из этой жестокой ловушки.