«Ой, спасибо, что позвонили, я вас буду стараться не беспокоить, но мне просто не с кем посоветоваться!». «Ну и что, Люлинг?» — прервал я её поток. — «Ну, как вам сказать, такая тоненькая, вся такая напомаженная — настоящая «люляшка»». — «Да, это я знаю, но как она к вам?». — «Чувствуется, очень такая с самомнением! Много говорила, что я должна всё читать, учить, а она будет меня спрашивать! В общем, настоящая «профессорша»! С другой стороны, конечно, кто мы такие?! Мы ведь ничего не знаем! Но ничего, посмотрим! Мне, знаете, всё как-то безразлично и надоело, будь что будет!». «Да, она непростая, — согласился я, — и с ней нужно быть неслабой, иначе заклюёт! То, что она уже со многими сделала!». — «Да я не боюсь! Кто она такая! Подумаешь, профессорша нашлась! Так получит у меня, что мало не покажется! Это я на вид такая добрая! Я очень добрая, но если меня разозлить, то мало не покажется никому! Ну, большое спасибо вам за поддержку!».
Мой кабинет располагался по соседству со смотровой — перевязочной, которая была первой комнатой в этом «коммунальном» отсеке. Проводил беседу с больными в смотровой и не заметил, как вломилась Мина. «Это мой кабинет, и он мне сейчас нужен!» — как на общей кухне в Питере: «плита нужна», услышал я. Перешёл с больным в другую комнату. «Ничего не знаю, как пробы разные делать! А она — «люляшка» моя, — Люлинг понял я, — не объяснила!». «А вы попросите медсестру», — посоветовал я. «Да, большое спасибо, сейчас!» — энергично припустилась Мина за медсестрой. «Комната превратилась в склад и даже ширму не убрала! Закрыла нам вход! Как когда-то в питерской коммуналке!» — произнесла жена. Ширму обходили сбоку. «Во даёт! — продолжала удивляться жена. — Давно такого не видела!». — «А где ты это раньше могла видеть?» — мы же не с Оша. — «Где-то видела, но уже точно не помню!». — «Как же, не помнишь! А лагерь в Бюргерхайме?!». «Да, да — точно! — вспомнила жена. — Ну, это вообще…! Я ей скажу, чтобы хотя бы ширму убрала!». «Скажи, но осторожно! — посоветовал я. — Ведь ещё Дарвин сказал: «Внутривидовая борьба — наиболее острая!». «Но пусть не наглеет!» — справедливо отметила жена. «Она ворвалась в поезд Ош — Москва, — объяснил я жене, — и решила, что надо сразу «забить» как можно больше пространства: пару полок, если в общем вагоне! Если это коммуналка, то тоже побольше полок и шкафчиков, поэтому я думаю, сейчас она тебя не услышит! Она сейчас находится в процессе захватывания жизненного пространства! К тому же мы для неё привычная среда обитания, и она знает как со «своими» себя вести! Другое дело чужие — немцы! С ними надо поосторожнее!». «Всё равно скажу, — настаивала жена, — ведь больным пройти нельзя!».
«Вам ещё нужна ширма?» — спросила жена, как можно ласковее, у Мины, когда та опять ворвалась в комнату. «Нет», — буркнула Мина. «Не могли бы вы её убрать», — как можно нежнее поинтересовалась жена. «А зачем? — искренне удивилась Мина. — Это ведь мой кабинет — für Allgemeinmedizin!». «Да нет, это не совсем так, — сказала жена, — это общий как бы кабинет». Мина жене, к счастью, ничего не ответила и вышла. Ширма просто так сама и не убралась. «Моя Люляшка становится невозможной! — поведала Мина на следующий день. — Дала задание прочитать какой-то Verdauungsstorungen (нарушение пищеварения)! Конечно, я не читала, что я школьница какая-то! Сегодня мне какие-то вопросы назадавала по больным и сказала: — Надо вам больше читать! Да тут, представляете, мне одна из наших землячек позвонила, хочет к нам устроиться! А я сказала: — Нет, конечно, все места заняты! Как вам это нравится! Все сюда прут — мёдом им тут мазано!». «Да, она бы и мне точно так же ответила, если б раньше меня сюда пришла!» — понял я.
Глава 3
Русские для души