Испытатели

...В ту минуту, когда летчик-испытатель Супрун, имя которого уже было широко известно, вместе с механиком возился под крылом самолета, прилаживая заслонку водорадиатора, его окликнули.

Супрун энергично заработал коленями и локтями, вылез из-под машины и вскочил на ноги.

Кушаков, его бывший инструктор, вытянулся, козырнул и официально доложил:

-- Прибыл в ваше распоряжение на переподготовку!

Супрун быстро закончил официальную часть. Началась торжественная. От избытка хороших чувств они обнялись. Потом сели на траву, закурили и начали вспоминать все хорошее, что еще было в памяти, перебирая знакомых.

-- Я о вас много хорошего слышал, -- говорил Кушаков, -- и очень радовался за вас.

Супрун, которому это было очень приятно слышать от скупого на похвалы бывшего своего учителя, краснел, как девятиклассница от комплиментов, и отвечал, что этим он ему, Кушакову, обязан.

Кушаков приехал переучиваться. Он умел летать на шести-семи типах стареющих машин. Супрун -- на двадцати семи, среди которых было немало новых.

Испытывая новую машину, Супрун добивался от инженеров наибольших улучшений. Когда самолет принимали на вооружение, Супрун обучал полетам на нем опытных инструкторов из авиачастей и школ, а те передавали свою выучку дальше.

Так Кушаков и Супрун после нескольких лет разлуки опять стали вдвоем летать, но в других, противоположных прежнему ролях.

Бывший учитель оказался способным учеником, а бывший ученик -способным учителем.

По вполне понятным причинам они были подчеркнуто тактичны, предупредительны и, как прежде в школе, довольны друг другом.

Кушаков после нескольких провозных полетов вылетел самостоятельно и быстро освоил новую машину.

Когда настало время прощаться, они горячо жали друг другу руки и шутливо спорили, кто кому должен быть благодарен.

Расставаться не хотелось, но оба знали, что ничего не попишешь, -издавна заведено такое мудрое правило: учителя учат, ученики вбирают в себя их опыт, со временем сами становятся учителями и свое мастерство передают дальше.

Пятьдесят три витка

Снятие с вооружения иностранных "ньюпоров", "Мартинсайдов", "Фокеров" и появление вместо них отечественных истребителей изменяло характер деятельности летчиков-испытателей. Раньше, жалуясь на некоторые свойства "иноземцев" (смолеты входили в штопор настолько же охотно, насколько неохотно или совсем не выходили из него),испытатели могли лишь выяснять безопасные методы управления машиной и сообщать их строевым летчикам. Теперь же они становились участниками творческого процесса по созданию новых самолетов, и одна из наиболее сложных проблем авиации -- штопор, с которым бились десятки ученых у нас и за границей, -- вставала перед ними со всей остротой. Следует сказать, что штопор, как фигура, ни в обычном, ни в боевом полете никому не нужна.

Штопор -- серьезная угроза, возникающая именно тогда, когда летчик ее менее всего ожидает. Стоит летчику допустить, в пылу ли боя, ночью или в тумане, одно менее точное, чем обычно, движение рулями, уменьшающее минимально допустимую скорость полета, как самолет срывается в штопор. Если в этот момент до земли недалеко, то катастрофа неминуема.

...Летчик испытывал первый советский истребитель -- коротенький биплан с мотором в четыреста лошадиных сил. Самолет во всем вел себя хорошо. Оставалось узнать, каков он в штопоре.

Летчик набрал заданную высоту, сбавил газ, взял ручку на себя и двинул ногой левую педаль. Самолет на какое-то мгновение замер, затем клюнул, опустил нос и, падая, закружился так, будто его колеса покатились по перилам крутой, почти вертикальной винтовой лестницы. Сделав пару витков, летчик отвел ручку вперед и дал правую ногу. Самолет вместо выхода из штопора заштопорил еще сильнее и стал поднимать нос, будто невидимые перила, по которым скользили его колеса, стали значительно положе.

Истребитель перешел из нормального штопора в плоский, и все попытки летчика изменить положение оставались безуспешными. Парашюты только еще внедрялись, им не особенно доверяли, и летчик оставил свой парашют на земле.

Мысленно он уже простился с женой и детьми и, увидев совсем близко от себя землю, зажмурился. Самолет, однако, хоть и кружился быстро, но скорость вертикального снижения была небольшой. Удар... Скрежет и треск. Летчик открывает глаза и сам не верит им. Самолет имел сравнительно небольшие повреждения, у летчика же оказалась сломана нога. Все это было настолько необычайно, что про летчика стали говорить, будто он родился в рубашке.

Разобрав причины аварии, специальная комиссия решила, что летчик не сумел справиться с машиной, и второй ее экземпляр передали испытывать другому летчику.

Тот, надо сказать, верил в машину и свои силы, позволившие ему укротить немало строптивых самолетов и успешно выходить из, казалось, безвыходных положений.