Испытатели

-- Американский клуб летчиков, спасшихся когда-либо на парашютах "Катерпиллер-клуб", принял вас в свои члены. В этом клубе состоит много опытных, известных летчиков. Вам прислали "Золотую гусеницу" -- членский значок клуба. -- Мистер Стенли пояснил: -- Шелковистый червь -- так сказать, создатель парашюта. Маленькая гусеничка дает нить, из нее ткут шелковое полотно, которое спасает человеческие жизни.

Вручение "Золотой гусеницы" Кочеткову произошло на торжественном вечере в "Сатурн-клубе" в Буффало.

Речи и тосты выступавших были кратки и деловиты. Они призывали к дружбе и борьбе за дело Объединенных наций, за скорейший разгром фашизма.

Пожар

На этот раз все дело было в новом моторе. Более мощный и высотный по сравнению со своими предшественниками, он все же никак не мог завоевать общего признания.

Его ставили на серийные проверенные самолеты и ожидали, что они с большим боевым грузом увеличат скорость, улучшат маневр и скороподъемность. Но ничего этого не получилось. Мотор перегревался, недодавал оборотов и, захлебываясь дымом, останавливался. Из его "нутра" то и дело доставали различные изломанные детали. И в конце концов некоторые, отчаявшись довести его до дела, махнули рукой.

Но мотору суждено было жить и воевать, притом весьма успешно.

Один конструктор построил новый самолет специально под этот мотор, создав последнему условия для работы -- компановка, охлаждение и другие, -гораздо лучшие, нежели ему предоставлялись раньше.

И мотор будто ожил, как человек, который, задыхаясь, получил вдруг кислородную подушку.

Летчик Стефановский, летая на этом самолете, перекрыл эксплуатационные нормы и убедил всех, что мотор хорош и обязательно должен пойти в дело. Одновременно летчик доказал, что новый самолет хуже старых. Получилось, что самолет, дав мотору путевку в жизнь, сам ее не получил. Далее события сложились так. Опытный мотор опять поставили на серийный самолет, правда, сделав на нем серьезные улучшающие переделки. И с первых же полетов оказалось, что машина, в которую как бы влили новые силы, сразу же показала результаты много лучшие (Стефановский это знал по собственному опыту), чем самые новые вражеские.

Самолет, однако, в некоторых мелочах грешил. Его нужно было возможно быстрее довести, и потому летчики-испытатели, вернувшись с фронта, трудились над ним так, как это положено, когда идет жестокая война и когда сознаешь, что в завоевании победы от тебя тоже кое-что зависит.

В один из таких полетов Стефановский, разглядывая с километровой высоты лежащую вокруг холодную, засыпанную снегом землю, вдруг задержался взглядом на противопожарной перегородке, отделявшей мотор от остальной части самолета.

Сквозь узкую прорезь в перегородке он увидел небольшое красное пламя, разгоравшееся под моторным капотом, где бензиновых паров и масла было вполне достаточно, чтобы искру превратить в костер.

Так как давно известно, что в таких случаях лучше всего находиться поближе к своему аэродрому, то летчик начал разворачиваться к родным местам, но тут мотор закашлялся, выплюнул облако дыма и встал.

Летчик инстинктивно отжал ручку и осмотрелся.

Он был над городом и о своем аэродроме мог только мечтать. "До городского, -- прикинул он, -- тоже не дотянуть". Но у него был парашют, а в наставлении о полетах говорилось: когда "создается реальная угроза гибели экипажа ( эта угроза была в данном случае весьма реальна -- машина превращалась в факел), последний обязан без промедления покинуть самолет и спасаться на парашютах".

Дальше в инструкции говорилось, что "упущение времени во всех этих случаях влечет за собой гибель экипажа, жизнь которого дороже любого самолета".

Летчик снова взглянул по сторонами, и его сердце невольно сжалось. Внизу находились люди, дома, заводы.

Бросать туда горящий самолет было никак нельзя еще и потому, что вместе ним пропала бы и причина пожара, и тогда все пришлось бы выяснять сначала. Он заметил на ближайшей окраине большой пустырь и, решив, что его спасение должно быть там, повернул самолет.

Пламя тем временем росло и увеличивалось, гудя на ветру, как в трубе. Сбить огонь не удавалось. Винт, подобно детской вертушке на крыше, бессильно кружился от встречного потока воздуха. Заветный пустырь, покачиваясь и увеличиваясь в объеме, приближался. Уже ясно виднелись снежные сугробы, из которых кое-где торчали столбы. Все шло сравнительно хорошо. Вдруг летчик кинул машину вниз. Перед самым носом внезапно возникли высоковольтные провода. Запорошенные снегом, сливаясь с местностью, они были трудно различимы. Самолет, нырнув, благополучно миновал их, затем врезался в сугроб, но там под снегом оказались какие-то бревна, камни, и самолет, сделав несколько сальто, закувыркался по земле, ломаясь на куски.

Летчик очнулся в городской больнице, когда ему насильно разжали зубы и влили изрядную порцию разведенного спирта. Он с трудом приподнял веки и услышал чей-то глухой и далекий голос:

-- Слава богу, открыл глаза!

Он тут же закрыл их, потому что тупая боль, охватившая все тело, увлекла его в какую-то бездонную, черную пропасть.