Испытатели

Сложив парашют, Кочетков вскинул его на плечо и двинулся к шоссе. Первый попавшийся на машине американец любезно согласился отвезти его к месту падения самолета. Последний, как оказалось, упал очень удачно — в шестистах футах от одной индейской фермы, не причинив никому никакого вреда. Недалеко в поле действительно горел большой костер, — это жгли мусор.

Через несколько минут примчалась полицейская машина, и полисмен был потрясен, увидев в центре Соединенных Штатов советского офицера, спустившегося на парашюте.

Суровый представитель власти забросал летчика кучей вопросов, но когда Кочетков растолковал ему, что проводит летные испытания на соседнем аэродроме, полисмен позвонил туда по телефону и, получив подтверждение, стал вежливым и предупредительным.

Вскоре приехал заводской автобус с нашими и фирменными представителями. Все горячо поздравляли летчика с благополучным исходом испытаний. День закончился в ресторане, где американские конструкторы тут же за столом стали обсуждать проекты улучшения штопорных свойств самолета, набрасывая схемы и чертежи черенками ножей на столовых скатертях.

На другой день Кочетков возобновил испытательные полеты, а еще через три дня мистер Стенли, широко улыбаясь, поздравил летчика и торжественным тоном сообщил ему:

— Американский клуб летчиков, спасшихся когда-либо на парашютах «Катерпиллер-клуб», принял вас в свои члены. В этом клубе состоит много опытных, известных летчиков. Вам прислали «Золотую гусеницу» — членский значок клуба. — Мистер Стенли пояснил: — Шелковистый червь — так сказать, создатель парашюта. Маленькая гусеничка дает нить, из нее ткут шелковое полотно, которое спасает человеческие жизни.

Вручение «Золотой гусеницы» Кочеткову произошло на торжественном вечере в «Сатурн-клубе» в Буффало.

Речи и тосты выступавших были кратки и деловиты. Они призывали к дружбе и борьбе за дело Объединенных наций, за скорейший разгром фашизма.

Пожар

На этот раз все дело было в новом моторе. Более мощный и высотный по сравнению со своими предшественниками, он все же никак не мог завоевать общего признания.

Его ставили на серийные проверенные самолеты и ожидали, что они с большим боевым грузом увеличат скорость, улучшат маневр и скороподъемность. Но ничего этого не получилось. Мотор перегревался, недодавал оборотов и, захлебываясь дымом, останавливался. Из его «нутра» то и дело доставали различные изломанные детали. И в конце концов некоторые, отчаявшись довести его до дела, махнули рукой.

Но мотору суждено было жить и воевать, притом весьма успешно.

Один конструктор построил новый самолет специально под этот мотор, создав последнему условия для работы — компановка, охлаждение и другие, — гораздо лучшие, нежели ему предоставлялись раньше.

И мотор будто ожил, как человек, который, задыхаясь, получил вдруг кислородную подушку.

Летчик Стефановский, летая на этом самолете, перекрыл эксплуатационные нормы и убедил всех, что мотор хорош и обязательно должен пойти в дело. Одновременно летчик доказал, что новый самолет хуже старых. Получилось, что самолет, дав мотору путевку в жизнь, сам ее не получил. Далее события сложились так. Опытный мотор опять поставили на серийный самолет, правда, сделав на нем серьезные улучшающие переделки. И с первых же полетов оказалось, что машина, в которую как бы влили новые силы, сразу же показала результаты много лучшие (Стефановский это знал по собственному опыту), чем самые новые вражеские.

Самолет, однако, в некоторых мелочах грешил. Его нужно было возможно быстрее довести, и потому летчики-испытатели, вернувшись с фронта, трудились над ним так, как это положено, когда идет жестокая война и когда сознаешь, что в завоевании победы от тебя тоже кое-что зависит.

В один из таких полетов Стефановский, разглядывая с километровой высоты лежащую вокруг холодную, засыпанную снегом землю, вдруг задержался взглядом на противопожарной перегородке, отделявшей мотор от остальной части самолета.

Сквозь узкую прорезь в перегородке он увидел небольшое красное пламя, разгоравшееся под моторным капотом, где бензиновых паров и масла было вполне достаточно, чтобы искру превратить в костер.

Так как давно известно, что в таких случаях лучше всего находиться поближе к своему аэродрому, то летчик начал разворачиваться к родным местам, но тут мотор закашлялся, выплюнул облако дыма и встал.

Летчик инстинктивно отжал ручку и осмотрелся.

Он был над городом и о своем аэродроме мог только мечтать. «До городского, — прикинул он, — тоже не дотянуть». Но у него был парашют, а в наставлении о полетах говорилось: когда «создается реальная угроза гибели экипажа (эта угроза была в данном случае весьма реальна — машина превращалась в факел), последний обязан без промедления покинуть самолет и спасаться на парашютах».

Дальше в инструкции говорилось, что «упущение времени во всех этих случаях влечет за собой гибель экипажа, жизнь которого дороже любого самолета».

Летчик снова взглянул по сторонами, и его сердце невольно сжалось. Внизу находились люди, дома, заводы.