Испытательный срок

Егоров несколько раз хотел продолжить разговор о том, как надо анализировать. Но Зайцев сердился:

— Не люблю разговаривать про разную бузу, когда надо работать, соображать. Жур, наверно, думает, что нас уже ухлопали. А мы никак не можем найти этого типа в котелке…

В каждом доме, куда они заходили, им говорили, что Парфёнова нет. Был недавно, но сейчас нет. И давали адрес места, где он может быть. Они узнали, между прочим, что у Парфёнова уже есть новая симпатия — некая Нюшка. Но фамилия её неизвестна. Однако живёт она на Канавной улице, дом номер то ли шесть, то ли семь, а может, и десять.

На Канавной Зайцев сразу облюбовал маленький старый домик, у ворот которого на лавочке сидела старуха. А над нею качался, поскрипывая на ветру, жестяной сапог, извещавший, что здесь живёт сапожник.

«И Парфёнов здесь живёт», — почему-то сразу, каким-то непостижимым чутьём, угадал Зайцев, хотя на воротах написан краской номер три.

Зайцев подошёл к старухе.

— Терентий дома?

— Да он дома, и нету его. Он вышел, — сказала старуха. — А ты чей? Веркин брат, что ли?

— Веркин брат.

— Так вы проходите. Они вас ждут. Нюшка сейчас пельмени будет крутить. Терентий побег за мясорубкой к Захаровым. Да вон он сам идёт, — вдруг показала старуха.

Из соседних ворот вышел огромный мужчина в пальто, накинутом на плечи, и в бобровой круглой шапке с бархатным верхом, нисколько не похожий на свою дореволюционную фотографию. В правой руке у него была мясорубка.

— Вы Парфёнов Терентий Наумович? — пошёл ему навстречу Зайцев.

— Хотя бы…

— Вы нам будете нужны на минутку. Пройдёмте с нами. Тут неудобно стоять…

— Это кому же… неудобно?

Мужчина без заметной тревоги, но с явным презрением оглядел совсем молодых ребят — одного в потёртом, узковатом в плечах пальтеце, с рыжими волосами, прикрытыми старенькой кепкой, другого в стёганой телогрейке и в вылинявшей, должно быть гимназической, фуражке.

— Да вы что, сопляки, на бимбор, что ли, меня хотите взять?

И он взмахнул мясорубкой.

Всегда Егоров будет восхищаться Зайцевым.

Пусть они потом поссорятся, будут сильно и непримиримо враждовать. Но Егоров не забудет, как Зайцев стремительно толкнул верзилу головой в живот.

А пока Парфёнов подымался, Зайцев двумя ударами как обрубил ему обе руки.

Егоров только и сделал, что отпихнул ногой от Парфёнова выпавшую мясорубку.

— Бабушка, — сказал он старухе, — возьмите её. Приберите…

А старуха даже не ойкнула. Она почти спокойно взирала на эту сцену. Мало ли бывает драк на Извозчичьей горе!

— Не шуми, — прямо в ухо Парфёнову дохнул Зайцев. — Ты понял, мы откуда?

— Как не понять.

— Иди тихонько вперёд. Побежишь — убью, — пообещал Зайцев и сунул руку в карман, где у него лежал теперь настоящий бельгийский браунинг.

— Бабушка, — опять сказал Егоров, — вы действительно приберите мясорубку. Мы ушли…

— А Жур говорит, что Сигимицу — это пустяки, — засмеялся Егоров, когда они сели опять рядом в извозчичью пролётку.

Огромного Парфёнова они посадили впереди себя на узенькое сиденье.

— Давай, извозчик, прямо в уголовный розыск, — тронул Зайцев извозчика за рукав.

Егоров был уверен, что в розыске теперь только и будет разговору о том, как Зайцев красиво задержал этого верзилу Парфёнова. Вот уж действительно здорово!

Но в розыске даже внимания никто не обратил на этот факт. Задержали и задержали. Чего же тут особенного?

И Жур не похвалил стажёров.

Жур вначале был как будто недоволен, что они так много времени убили на розыски Парфёнова. Потом он сказал:

— Ну, ладно, ребята, аптекарское дело у нас вроде того что идёт к концу. Надо его поскорее закруглять и заниматься серьёзными делами. Завтра я вас познакомлю с Грачевкой. Тут придётся пораскинуть мозгами. А на сегодня вы свободны. Идите по домам.

Егоров вынул из-за пазухи старенькое, ещё отцовское портмоне с шариками на застёжке и отдал Журу долг, положив деньги на стол, на бумаги.

— Спасибо, — сказал Егоров.

— Не за что, — сказал Жур. И ссыпал деньги с бумаг в выдвинутый ящик письменного стола.

Зайцев опять пригласил Егорова в «Париж». И можно было бы пойти: деньги есть. Но Егорову хотелось поскорее обрадовать Катю, и он предложил Зайцеву:

— Может, ко мне пойдём, Сергей? Возьмём закуски, пива, всё, что надо, и пойдём ко мне. Посмотришь, как я живу. Посидим по-семейному.

— Нет уж, это я успею, — засмеялся Зайцев. — Я ещё насижусь по-семейному.

Егоров зашёл по дороге в роскошный гастрономический магазин Егорова.

Из-за этого однофамильца у него уже были неприятности. Когда ещё в Дударях на маслозаводе его принимали в комсомол, все спрашивали, не сын ли он этого Егорова, не родственник ли. Как будто на свете и есть всего один-единственный Егоров, владелец магазина и кондитерской фабрики.

В магазине у Егорова разбежались глаза. Всего было много, и всё хотелось купить.

На полках до самого потолка стояли коробки с конфетами и с печеньем, бутылки с вином и сладкой водой. На прилавках лоснились окорока, колбасы, сыр, балыки, икра. И продавщицы в белых наколках на головах розовыми пальцами резали и взвешивали на бронзовых весах всю эту благодать.