Исследование Апокалипсиса

Весьма примечательно мнение С. Н. Булгакова, одного из самых глубоких богословских исследователей Апокалипсиса. Он писал, что эта книга по своему стилю и характеру является чужеродной в Библии, принадлежащей к определенному литературному жанру определенной эпохи. Однако она включена в Библию как ее органическая и существенно необходимая часть. И это включение сделалось настолько органическим, что заставляет забыть исторические и специфические особенности Апокалипсиса. Он предстает во всем своем своеобразии как некий монолит. Его литературно-исторические особенности не воспрепятствовали принятию его как христианского откровения. Эта иудаистическая по стилю книга синкретического характера восприняла черты христианского откровения, стала христианской книгой, органически войдя в состав Нового Завета как откровение о Христе и его церкви. Она воспринята в общем библейском контексте как новозаветная книга в связи со всем новозаветным откровением. Она принадлежит к числу пророческих книг и в таком качестве является единственной пророческой книгой в Новом Завете[12].

Булгаков поясняет, что тема откровения необходима в Библии, последняя не может ее миновать. О будущем или о том, что «грядет вскоре», одинаково не могли не спрашивать ни первохристианская церковь, ни все последующие века, каждый по-своему, с растущей мучительностью, тревожностью и напряжением. Человечество погружено в историю и не может не мыслить о ней. Церковь имеет свои исторические судьбы, раскрытия которых она не может не искать. Христос воцаряется в своей церкви в борьбе со зверем и антихристом, и мы благодаря Апокалипсису участвуем в этой борьбе[13].

Апокалипсис — глубоко трагическое произведение, поскольку в нем царствуют наводящие ужас видения, показаны тщета самой жизни, абсолютное ничтожество и беспомощность человека перед божьим произволом, который не остановит и гора трупов, полный и безоговорочный кризис человеческого рода и его культуры. Апокалипсис — набор мрачных антиутопий, предвосхитивших антиутопии XX века. Они все доказывают, что человечество иногда охватывают депрессивные спазмы, оно становится угрюмым и недоверчивым, явственно ощущая свое окончание и тщетность земных усилий, хотя большинство современных антиутопий, например О. Хаксли, полно насмешек и иронии. Эта книга — набор жутких картин битв, массовых смертей и природных катаклизмов, способных посеять беспросветное отчаяние и панику. В то же время Откровение насыщено оптимизмом, особенно в последних трех главах, в которых победоносно звучат ликующие фанфары всеобщего спасения и благоденствия в будущей вечной жизни, хотя плата за нее, судя по предыдущим, чрезвычайно велика. Но в подтексте и самых страшных глав глухо, но явственно звучит тема конечной победы добра, а ее гарантирует не кто иной, как Христос, тот самый агнец, который является символическим продолжателем образа Давида, сокрушителя Голиафа: ведь маленький человек всегда тайно надеялся, что сможет победить сильных мира сего. Агнца-Давида не страшат ни грозные всадники и чудовища, ни насилия и войны, ни сама смерть, тем более что он и творит ее, и побеждает.

Наконец, Откровение предупреждает верующих, что будет с ними и с миром, если установится царство зверя или люди последуют за ним.

Тайные смыслы и иносказания в совокупности с не всегда ясными образами, сравнениями и метафорами придают Апокалипсису тот самый мистицизм, который отмечают многие его исследователи. Но, думается, такая его черта свидетельствует и о высоких художественных достоинствах этого религиозного творения, достоинствах, которыми обладают далеко не все священные тексты христианства.

Богословие, конечно, иначе оценивает названную сторону книги. Так, комментируя видения о снятии печатей, один из богословов пишет: «Подробное объяснение видений, представившихся святому тайнозрителю по разрешении каждой печати, представляет трудности, вполне непобедимые. Все пророчества имеют такое свойство, что до окончательного исполнения своего изображают истину полуоткрытою. Дух Святой, провозвещая будущее, вместе с тем запечатлевает его таинственными образами, без сомнения, с тем благим намерением, дабы, с одной стороны, истинное любомудрие в верующих обретало в пророчествах хотя не полный, но при всем том благотворный для них свет ведения о премудрых путях Промысла Божия, с другой — дабы неверие и нечестие врагов истины не могло дерзновенно восставать против определений Божиих. Почему и пророческая книга Нового Завета до тех пор будет заключать в себе много сокровенного, пока не совершится все, что в ней написано; а полное совершение ее пророчеств, очевидно, есть вместе совершение всего домостроительства Божия»[14].