Исследование Апокалипсиса

Для свободного ума, для науки Откровение представляет собой один из самых крупных памятников религиозной мысли и духовной жизни, мифологического осмысления истории и ее конечных целей. Эта книга, как и апокалиптика в целом, не может претендовать на сколько-нибудь историческую достоверность изображаемых и прогнозируемых событий, она ни в коем случае не есть философия истории. Задачей науки здесь должно быть Исследование причин и генезиса написания Апокалипсиса, потребностей, которые обусловили его появление, содержательные и идеологические связи с другими аналогичными произведениями, содержания и смыслы образов и символов книги, внешние обстоятельства и исторические факты, которые нашли отражение, пусть и искаженное, на ее страницах. Для западной культуры Апокалипсис был и остается мистическим зеркалом, в котором она, с трудом различая собственные контуры, часто черпает метафоры, объяснения своим страданиям и страхам, видит конечные цели того пути, по которому пытается следовать, подчас забывая, что зеркало не подлинное, а только мистическое.

Совсем иначе воспринимает Апокалипсис религия. В нем она видит свои истоки, духовные начала, крайне необходимое ей учение о смысле жизни и конце времен для человека и самой церкви. Задачей науки является познание и этой потребности в Откровении, которая, разумеется, носит психологический характер. Богословие обычно не видит в Апокалипсисе все те присущие ему кошмары и ужасы, которые совершенно очевидны для непредубежденного ума. Наука обязана объяснить и это богословское отношение к ним.

Если Апокалипсис — это книга о конечной судьбе мира и человечества (между ними не делается разницы, что весьма характерно для того уровня мышления, плодом которого является эта книга), остается тем не менее непонятно, для чего нужно в ней ни с чем не сравнимое нагромождение трупов и катастроф? Для того ли, чтобы предпринять еще одну бесполезную попытку показать, что смерть ничто и означает она начало новой прекрасной жизни. Только ли для того, чтобы запугать неверующих в Яхве, и особенно в его сына, и заставить идти по начертанному ими, точнее — Христом, пути? Ведь в Апокалипсисе гибли и праведные, и ни в чем не виноватые, их смерти не только не прибавили славы и убедительности новому учению, но, напротив, вполне могли отвратить от него. Правда, начало нового царства является целью и смыслом нового учения, но это царство, как видно из самого Откровения, будет даровано не всем, а только весьма неопределенной части людей.

Но дело не только в этом: разве к смерти как к избавлению от болезней, страданий и самой смерти можно придти исключительно путем тех же болезней и страданий? Нет ли другого пути, особенно для праведников, зачем понадобилось так страшно мучить их, только ли затем, чтобы доказать, что нечеловеческие мучения есть единственный и наивернейший путь к спасению души, неужели нельзя было найти другие? Нет ли здесь еще одного аспекта, чрезвычайно существенного, но до сих пор не замеченного?

Если эти сомнения обоснованы, то можно предположить (только предположить!), что Апокалипсис в целом, за исключением первых глав посланий семи церквам, есть, по-существу, вопль полного отчаяния, свидетельствующий об абсолютнейшем незнании того, что же в конце концов делать с несчастным человечеством. Ведь практики многих экспериментов, собственно христианства и его жалкого подобия — марксистско-ленинского учения ни к чему определенно положительному в смысле конца мучений и страданий и несравненно лучшей жизни человека не привели. Это теперь ясно каждому здравомыслящему человеку. Поэтому поневоле напрашивается предположение, что Апокалипсис явился кровавой попыткой (кровавой потому, что других тогда да и потом не знали) доказать и показать, что одиночество человека, враждебные или безразличные связи и отношения со всем миром, как и его бренность, не могут быть преодолены ни при каких обстоятельствах. Именно невозможность решения всех таких наиболее жгучих для человечества проблем выбрасывает на страницы Апокалипсиса кошмарные драмы как всплеск отчаяния. Не эта же причина действует в кровавых садистских пиршествах новых исправителей человечества, Которые, увы, никогда не переведутся и которые тоже никогда не смогут предложить ничего нового, кроме смерти?