Исследование Апокалипсиса

Н. Орлов дает краткий обзор позиций древних отцов церкви относительно Апокалипсиса. Св. Кирилл иерусалимский (315–386) не называет эту книгу среди канонических произведений. Св. Епифаний Кипрский (ум. в 403 г.) принимал Откровение и опровергал возражения против него. Иоанн Златоуст и св. Ефрем Сирин не цитирует эту книгу. Св. Иоанн Дамаскин (ум. в 750 г.) считал ее канонической. Такого же мнения был Афанасий Великий, а также все церковные писатели западной церкви. Первые комментарии к ней появились в V в.[44]

Не должно, по-моему, вызывать сомнений, что Апокалипсис написан не в дни наиболее яростных гонений на христиан: об этом свидетельствует то, что ни в одном из посланий к азиатским церквам, а это наиболее реалистическая часть книги, не говорится о преследовании христиан; в том же убеждает сама тональность Апокалипсиса, его торжественный, победный настрой, высокий оптимизм, непоколебимая убежденность в том, что христианству принадлежит будущее. Так может вести себя отнюдь не жестоко преследуемая религия.

В своем Первом соборном послании апостол Иоанн Богослов написал знаменательные слова, которые как нельзя лучше передают этическую сущность новой религии и поэтому стали чрезвычайно популярны: «Бог есть любовь, и пребывающий в любви пребывает в Боге, и Бог в нем» (I Ин., 4:16). Этого, увы, мы не найдем в Откровении, в котором Бог выступает отнюдь не как олицетворение любви.

Глава II. Откровение как отказ от любви и прошения

Видение Иоанна: разрушенный Вавилон

1. Этические проблемы Откровения

Чтобы должным образом оценить этические проблемы, в изобилии поставленные Апокалипсисом, необходимо предварительно вспомнить, что христианство стало принципиально новым духовным явлением, изменившим лицо мира.

М. Бубер отмечал, что поток христианства, излившийся на мир из израильского источника, подкрепленного мощными притоками, в особенности из Ирана и Эллады, возник в то время, когда в эллинистическом культурном ареале, особенно в его религиозной жизни, народный компонент оказался вытесненным в связи с ростом значения отдельного человека. Христианство «эллинистично» постольку, поскольку оно отказывается от концепции «святого народа» и знает одну лишь личную святость. Индивидуальная религиозность приобретает вследствие этого прежде невиданную интенсивность и обращенность внутрь человека, тем более что постоянно здесь наличествующий образ Христа оказывается куда более тесно связанным с отдельным человеком в отношении возможности следования и подражания ему, чем лишенный образа Бог Израиля, — Бог, себя открывающий, но не в меньшей степени и скрывающий себя. Склонившиеся на сторону христианства народы, в отличие от Израиля как народа союзного, не находились с этим не принимающим никакого окончательного образа, но вновь и вновь покидающим всякое свое правление Богом в едином основополагающем отношении и не могли вступать с ним в непосредственную связь[45].

В этих словах можно видеть достаточно точную характеристику христианства и его этики, в том числе в соотношении с иудаизмом. Христианство действительно поставило человека в центр своего учения, чему в решающей степени способствовали образ и поведение нового Бога, его человечность и простота, реализация им своих мессианских функций в постоянном и тесном общении с людьми. Они с ним как раз и вступают в непосредственную связь. Апокалипсис же эту связь обрывает, сталкивает человека не с любящим и понимающим божеством, а с грозным, разящим и мстительным Богом. Он имеет четко определенный образ и отнюдь не покидает свое правление, напротив, именно правление дает ему возможность проявить себя в самом буйном качестве.

Р. Нибур писал, что этика Иисуса есть совершенный плод пророческой религии. Ее идеал любви также соотносим с фактами и потребностями человеческого существования, как Бог пророческой веры соотносим с миром. Она основана на всем богатстве нравственного опыта и соответствует ему. Она имманентна жизни, как Бог имманентен мирозданию. В своих высших проявлениях она превосходит человеческие возможности, как и Бог превосходит мир. Люди призываются «любить своих врагов», прощать не до семи, но «до седмижды семидесяти раз», не противиться злу, подставлять другую щеку, благословлять проклинающих нас и благотворить ненавидящих нас. Сопротивление и недовольство во всех этих призывах запрещается.