Исследование авторитарной личности

По сравнению с методом Томаса, конкретное содержание его речей играет только побочную роль. Психологическое «размягчение» слушателей в смысле фашизма не дает ни единой политической программы, ни единой критики существующего общественно-политического порядка. То, что его выступление насквозь лишено настоящих теоретических положений, объясняется, во-первых, намерением быть «практичным», и, во-вторых, вероятнее всего, фактом, что у него нет никакой точной программы. Как большинство фашистских агитаторов, он, разумеется, руководствуется в меньшей степени политическими и социологическими рефлексиями, чем свойственным ему ярко выраженным чувством подражания пресловутым имеющим успех образцам авторитарных систем. Такой псевдотеоретичный подход наблюдается со времен начала режима Муссолини; он, по-видимому, имеет прочное основание в структуре самих авторитарных систем и может объясняться не просто циничным релятивистским презрением стоящего у власти разнузданного политика к истине и ее манифестации в теории. Скорее это можно приписать теории самой по себе, независимо от ее содержания. Даже если она исходит из произвольных домыслов, сам факт последовательного когерентного и консистентного мышления получает определенную собственную значимость, определенную «объективность». Она делает в глазах фашиста из теории проблематичное оружие, так как мышление само по себе отказывается быть только инструментом. Теория как таковая, рассмотрение автономных логических процессов, дает тем, на которых хочет оказать влияние фашист, некое чувство безопасности, разрешает им, так сказать, быть услышанными. Поэтому она, в основном для фашистов, является «табу». Его царство – это область бессвязных, неясных изолированных фактов, или, более того, форма их проявления. Чем изолированнее они приводятся, чем больше выбранные излюбленные темы привлекают внимание обоих – агитатора и слушателя, тем лучше для фашиста. С полной перспективой на успех он может одновременно, но псевдотеоретично ударить по обоим: по еврейскому банкиру и по еврейскому радикалу. Если бы он попытался объяснить взаимную связь понятий теоретически, то он наткнулся бы на величайшие трудности, был бы вынужден прибегать к несостоятельным, изношенным конструкциям, как это довольно часто происходит в фашистской пропаганде. Между тем Томас, чтобы пo возможности избежать этой опасности, придерживается нескольких опробованных популярных мелодий. Этим, по-видимому, объясняется частично малая сменяемость мотивов не только у него, но и у большинства ему подобных. Специальные контрмеры должны были бы, например, «связать» изолированные темы, чтобы снять их остроту, сконцентрировать спор на опасных пунктах или, может быть, наоборот, поставить на первый план те факты и структуры, которые обычно выпускаются в фашистских аргументах. Что бы Томас ни делал, он преследует цель найти деликатные невралгические пункты политических противоречий, от манипуляции которыми он надеется получить немедленное эмоциональное эхо. Свои политические темы он выбирает с точки зрения их психологической значимости. И таким образом, он предпочитает темы, в большей степени нагруженные аффектом: коммунизм, администрация, особенно обсуждение вопросов безработицы, евреев, определенные аспекты внешней политики.

Имидж коммунизма

Все время подчеркивалось, что кампания против коммунистической опасности и радикализма является одним из краеугольных камней фашистской пропаганды и была на примере Гитлера весьма успешной. Она возвращается со всеми атрибутами травли красных, само собой разумеется, в речах Томаса. Например, техника доносить на каждого, как на коммуниста, идеи которого не согласуются с тем, что он выражает большей частью словом «радикальный». В действительности под этим может подразумеваться каждый, кто следует прогрессивному направлению с революционным, подрывным оттенком, весьма полезным для пропаганды Томаса.