Исследование истории. Том I: Возникновение, рост и распад цивилизаций.

Все это внешние, видимые знаки удивительного подвига ума и воли; однако «в некоторых направлениях, например в отношении социальной организации, эскимосы проявляют достаточно низкое развитие. Но остается вопрос, вызвана ли эта низшая социальная дифференциация примитивностью или же она не более чем результат естественных условий, при которых эскимосы жили с незапамятных времен? Не требуется глубокого знания эскимосской культуры, чтобы понять, что она была вынуждена потратить огромную часть своих сил просто на развитие приспособлений, с помощью которых можно было бы добыть средства к существованию»^{62}.

Ценой, которую эскимосам пришлось заплатить за смелость в овладении арктическим окружением, явилось жесткое подчинение их жизни годовому циклу арктического климата. Все трудоспособные члены племени обязаны заниматься тем или иным делом в зависимости от времени года, и тирания арктической природы предлагает арктическому охотнику почти столь же строгий график, какой предлагает любому фабричному рабочему человеческая тирания «научного управления». В самом деле, мы можем спросить себя, являются эскимосы хозяевами арктической природы или же ее рабами? Мы встретимся с подобным же вопросом и дальше, когда начнем исследовать жизнь спартанцев и османов и обнаружим, что на него равно трудно ответить. Но сначала мы должны рассмотреть судьбу еще одной задержанной цивилизации, которая была пробуждена, подобно эскимосской, природным вызовом.

В то время как эскимосы сражались со льдами, а полинезийцы — с океаном, кочевники, принявшие вызов степи, имели смелость сражаться с равно неподатливой стихией. В самом деле, в своем отношении к человеку степь, покрытая травой и гравием, фактически имеет большее сходство с «бесплодным морем» (как часто называет его Гомер), чем с terra firma, которая поддается мотыге и плугу. И для степной, и для водной поверхности общим является то, что человек может быть на них лишь странником и временным жителем. Ни та, ни другая не дают ему на своей широкой поверхности (за исключением островов и оазисов) места, где бы он мог осесть и вести оседлый образ жизни. Обе обеспечивают несравненно более широкие возможности для передвижения и перевозки, чем те части земли, на которых человеческие общины привыкли строить свои постоянные дома, но обе с необходимостью требуют — в качестве расплаты за посягательство на них — постоянного передвижения по их поверхности или же полного ухода с нее на окружающие их берега terra firma. Таким образом, существует реальное подобие между кочевнической ордой, ежегодно следующей по одной и той же орбите летних и зимних пастбищ, и рыболовецким флотом, совершающим рейсы от одного берега к другому в зависимости от времени года; между конвоями купцов, обменивающих продукты противоположных берегов моря, и караванами верблюдов, которыми связаны между собой противоположные берега степи; между морским пиратом и жителем пустыни, совершающим набеги; и между теми взрывными движениями народов, которые побудили минойцев или древних скандинавов сесть на корабли и обрушиться, подобно волне прилива, на берега Европы или Леванта, и другими движениями, что побудили арабов-кочевников, скифов, тюрков или монголов свернуть со своих годовых орбит и обрушиться с таким же неистовством и внезапностью на населенные земли Египта, Ирака, России, Индии или Китая.

Можно увидеть, что ответ кочевников на вызов природного окружения, так же как и ответ полинезийцев и эскимосов, является tour de force, и в данном случае, в отличие от других, исторический стимул не находится всецело в области догадок. Мы имеем право сделать вывод, что кочевой образ жизни возник в результате того же самого вызова, который пробудил к жизни египетскую, шумерскую и минойскую цивилизации и привел предков динка и шиллук в экваториальную область, — а именно в результате вызова засухи. Наиболее ясные данные, которыми мы до сих пор располагаем о происхождении кочевого образа жизни, были доставлены исследованиями экспедиции Пумпелли в закаспийском оазисе Анау[371].

Здесь мы впервые встречаемся с вызовом засухи, побудившим некоторые общины, прежде жившие охотой, умудряться сводить концы с концами в менее благоприятных условиях, занявшись элементарными формами земледелия. Факты явно указывают на то, что эта земледельческая стадия предшествовала кочевому образу жизни.