Некоторые, прислуживая своим господам, возвышались до того, что становились ответственными администраторами больших поместий. Поместьем самого цезаря, когда оно выросло до размеров универсального государства эллинского мира, продолжали управлять императорские вольноотпущенники. Другие, занимавшиеся по велению своих господ мелким предпринимательством, покупали свободу за счет тех сбережений, которые их господа позволяли им сохранять, и в конечном счете достигали богатства и высокого положения в мире римских предпринимателей[306]
. Другие оставались рабами в этом мире, чтобы стать философами-царями или отцами Церкви в мире ином, и истинный римлянин, который мог справедливо презирать незаконную власть какого-нибудь Нарцисса[307] или бахвальство какого-нибудь нувориша Трималхиона[308], относился с почтением к спокойной мудрости хромого раба Эпиктета[309] и не мог не удивляться энтузиазму безымянного множества рабов и вольноотпущенников, чья вера сдвигала горы. На протяжении пяти столетий между войной с Ганнибалом и обращением в христианство императора Константина[310] римские власти были свидетелями явления и повторения этого чуда рабской веры — вопреки своим попыткам остановить его при помощи физической силы, — пока наконец сами ему не поддались. Ибо рабы-иммигранты, утратившие свою родину, семью и имущество, продолжали хранить свою веру. Греки принесли с собой вакханалии, анатолийцы — культ Кибелы («Дианы Эфесской», хеттской богини, намного пережившей то общество, в котором она появилась), египтяне — культ Исиды, вавилоняне — звездный культ, иранцы — культ Митры, сирийцы — христианство. «Но ведь давно уж Оронт сирийский стал Тибра притоком»{57}, — писал Ювенал[311] во II столетии христианской эры. Слияние этих вод привело к наводнению, которое обнажило всю недостаточность подчинения раба своему хозяину.Результатом явилось то, что иммигрантская религия внутреннего пролетариата затопила местные религии правящего меньшинства эллинского общества. Когда воды однажды встретились, было уже невозможно предотвратить их смешение, а когда они смешались, уже оставалось мало сомнений в том, какое из течений одержит верх, если только природе не будет противодействовать искусство или сила. Ибо боги-хранители эллинского мира утратили то интимное живое единство, которое соединяло их со своими верующими, тогда как Бог пролетариата оказался для своих верующих «прибежищем и силой, скорым помощником в бедах»{58}
. Перед лицом подобных перспектив римские власти колебались в течение пяти столетий между двумя мнениями. Следовало ли им перейти в наступление против чужеземных религий или принять их близко к сердцу? Каждый новый бог привлекал какую-то определенную часть римского правящего класса: Митра — солдат, Исида — женщин, небесные тела — интеллектуалов, Дионис — филэллинов, а Кибела — сторонников фетишизма. В 205 г. до н. э., во время кризиса, вызванного войной с Ганнибалом, римский сенат предвосхитил принятие христианства Константином более чем на пять веков, приняв с официальными почестями волшебный камень, или метеорит, упавший с неба, который римляне приписали божественности Кибелы и вывезли в качестве талисмана из анатолийского Пессинунта. Через двадцать лет римский сенат предвосхитил диоклетиановские преследования христиан, запретив эллинские вакханалии. Продолжительная «битва богов» явилась двойником земного соперничества между рабами-иммигрантами и их римскими господами, и в этом двойном соперничестве рабы и их боги одержали победу.Стимул ущемления можно также проиллюстрировать расовой дискриминацией, примером которой является кастовая система индусского общества. Здесь мы видим, как расы, или касты, не допущенные для занятий одним ремеслом или профессией, добивались успеха в другом. Негритянский раб-иммигрант в современной Северной Америке подвергся процессу двойного ущемления — расовой дискриминации и узаконенного рабства, и в наши дни, через восемьдесят лет после того, как второй из факторов был устранен, первый отягощает цветного вольноотпущенника как никогда. Здесь нет необходимости распространяться о тех ужасных несправедливостях, которые были причинены работорговцами и рабовладельцами западного мира негритянской расе. Для нас интереснее будет отметить (и после исследования эллинской параллели мы отмечаем это без всякого удивления), как американские негры, обнаружив, что чаша весов, по всей видимости, в подавляющем большинстве случаев постоянно склоняется не в их пользу в этом мире, обратились за утешением к миру иному.