Исследование истории. Том I

Дальнейшее распространение этого упадка оттоманской рабской гвардии выявило на свет непоколебимую твердость, которая явилась ее фатальным недостатком. Однажды дезорганизованная, она впоследствии не могла быть ни восстановлена, ни переделана. Система стала инкубом, и турецкие правители позднего времени были вынуждены подражать методам своих западных врагов — политика, долгое время проводившаяся нерешительно и безуспешно, но наконец в наше время со всей решительностью завершенная Мустафой Кемалем[400]. Эта метаморфоза — такой же чудесный tour cie force, как и создание рабской гвардии ранними оттоманскими государственными деятелями. Однако сравнение результатов двух этих свершений показывает относительную тривиальность второго. Создатели оттоманской рабской гвардии выковали инструмент, который дал возможность отряду кочевников, выброшенному из своей родной степи, не просто удержаться в незнакомом мире, но и установить мир и порядок в великом христианском обществе, которое вошло в стадию распада, и угрожать жизни еще более великого христианского общества, которое с тех пор бросило тень на все человечество. Турецкие государственные деятели недавнего времени просто попытались заполнить вакуум, образовавшийся на Ближнем Востоке вследствие исчезновения бесподобной структуры старой Оттоманской империи, установив на заброшенном месте готовую западную модель в форме турецкого национального государства. В этой банальной загородной резиденции сегодняшние турецкие наследники задержанной оттоманской цивилизации (подобно сионистским наследникам окаменевшей сирийской цивилизации в соседнем доме и ирландским наследникам недоразвившейся дальнезападной цивилизации на соседней улице) с тех пор согласились жить в условиях комфортабельной банальности, совершив долгожданный побег из долее нетерпимого положения «избранного народа».

Что касается самой рабской гвардии, то она была беспощадно «вырезана» (судьба, достойная сторожевого пса, сбившегося с истинного пути и ставшего трепать овец) Махмудом II в 1826 г. в разгар греко-турецкой войны — через пятнадцать лет после того, как аналогичный институт мамлюков был уничтожен номинальным подданным Махмуда — временами союзником, временами противником — Мухаммедом Али Египетским.

3. Спартанцы

Оттоманский институт подошел, возможно, ближе всего в реальной жизни к осуществлению платоновского идеала государства, но несомненно, сам Платон, когда задумывал свою утопию, держал в голове современные ему спартанские институты; и, несмотря на разницу в масштабе между оттоманскими и спартанскими действиями, существует близкое сходство между «избранными институтами», которыми каждый из этих народов обеспечил себя для совершения tour de force.

Как мы уже заметили в самом первом приведенном в данном «Исследовании» примере (см. с. 41), спартанцы дали специфический ответ на общий вызов, брошенный эллинским государствам в VIII в. до н. э., когда население Эллады стало слишком многочисленным, чтобы можно было обеспечить для него достаточное количество средств к существованию. Обычным решением этой проблемы оказывалась колонизация: расширение эллинской территории путем открытия новых заморских земель и их завоевания и заселения за счет местных «варваров». Это оказывалось довольно простым делом ввиду неэффективности варварского сопротивления. Тем не менее спартанцы, почти единственные среди значительных греческих общин не имевшие морского побережья, избрали вместо этого завоевание своих греческих соседей, мессенцев[401]. Это действие поставило их перед вызовом необычайной суровости. Первая Мессенская война (около 736-720 гг. до н. э.) была детской забавой по сравнению со Второй Мессенской войной (около 650-620 гг. до н. э.), в которой подчиненные мессенцы, доведенные своим бедственным положением до отчаяния, восстали против своих господ с оружием в руках. Хотя им и не удалось добиться свободы, мессенцы преуспели в том, что отклонили в сторону весь ход спартанского развития. Мессенский бунт был столь ужасающим опытом, что оставил спартанское общество «крепко скованным нуждой и железом». С этого времени спартанцы никогда более не могли ни расслабиться, ни выйти из состояния послевоенной реакции. Их завоевание привело к пленению завоевателей, так же как эскимосы были порабощены своим завоеванием арктического окружения. Подобно тому как эскимосы были скованы суровостью годового жизненного цикла, спартанцы были скованы задачей удержания в подчинении мессенских илотов[402].