Исследование истории. Том II. Цивилизации во времени и пространстве

Последуем пути тех белокурых завоевателей, высоких готов,
Со дня, когда они выводили свои голубоглазые семейства
С холодных пастбищ Вислы, со своей мрачной родины
У богатых янтарем берегов Балтийского моря.
В незамутненной силе своей мужественности
Они нащупывали лишь понаслышке известный путь к неведомой земле обетования.
Набрасывались на разорванные края порфирной державы,
Топча ее широкий подол, побеждая ее армии,
Убивая ее императора и сжигая ее города —
Разграбленные Афины и Рим. Заняв место Цезаря,
Они правили миром, где прежде правили римляне.
Однако эти три столетия грабежа и крови,
Бесчеловечности и беспричинной жестокости
Вскоре проходят… Те готы были сильны, но они погибли.
Они не писали, не работали, не мыслили и не творили.
Однако поскольку поле заросло плевелами и заплесневелой пшеницей,
Их жатва заслужила некую похвалу — иначе они бы не оставили следа^{126}

.

Этот умеренный приговор, вынесенный по прошествии пятнадцати столетий, вряд ли мог бы удовлетворить эллинского поэта, с горечью осознающего, что он все еще живет в тех моральных трущобах, в которые варварские наследники превратили «талассократию Миноса». Преступность, а не бесполезность — таков тяжелый приговор, вынесенный Гесиодом постминойскому героическому веку, который в его времена все еще посещал нарождающуюся эллинскую цивилизацию. Его приговор безжалостен.

Третье родитель Кронид поколенье людей говорящих,
Медное создал, ни в чем с поколеньем несхожее прежним.
С копьями. Были те люди могучи и страшны. Любили
Грозное дело Арея, насилыцину. Хлеба не ели.
Крепче железа был дух их могучий. Никто приближаться
К ним не решался: великою силой они обладали,
И необорные руки росли на плечах многомощных.
Были из меди доспехи у них и из меди жилища,
Медью работы свершали: никто о железе не ведал.
Сила ужасная собственных рук принесла им погибель.
Все низошли безыменно: и как ни страшны они были,
Черная смерть их взяла и лишила сияния солнца^{127}

.

В приговоре потомства, вынесенном тому переполнившему чашу страданию, которое варвары приносят своим преступным безумием, этот отрывок из поэмы Гесиода мог бы стать последним словом, если бы сам поэт не продолжил дальше: