Исследования и статьи

Если оставить в стороне Звенигород, то замечания В.А. Плугина оказываются чрезвычайно меткими. Исследователям творчества Рублева и иконостаса Троицкого храма всегда оставалось удивляться, почему центральная по замыслу храмовая икона так яростно (другого слова я не могу найти) дисгармонирует со всем остальным иконостасом. И не только своими красками. За исключением головы архангела Гавриила, самый придирчивый исследователь не обнаруживает ничего общего между «Троицей Рублева» и остальными многочисленными фигурами деисусного и праздничного рядов. Больше того, в глаза бросается несоразмерность «Троицы» и пространства, выделенного под нижний, «местный» ряд. «Троица Рублева» по своей высоте меньше расстояния между тяблами, куда она должна была плотно входить, поэтому для нее была сделана специальная рама. Между тем, если бы «Троица» была написана для этого иконостаса, она должна была соответствовать ему как своей палитрой, так и своими размерами.

Правда, история «местного ряда» Троицкого собора, затронутая в свое время В.И. Антоновой[317], еще ждет своего документального изучения, поскольку в настоящее время в нем не осталось ни одной изначальной иконы. Исключением считали «Троицу», но, как теперь выяснилось, последнее было ошибкой.

А как быть со «Сказанием о святых иконописцах», литературным памятником конца XVII в., сообщающим о создании Андреем Рублевым по повелению игумена Никона «образа пресвятые Троицы» в похвалу Сергию Радонежскому? Но как показал тот же Плугин, в одном из сохранившихся списков, восходящем, по-видимому, к более раннему времени, на месте слова «образ» стоит «церковь»[318], что подтверждается фактом росписи Троицкого храма и созданием его иконостаса по прорисям, которыми за двадцать с лишним лет до этого пользовались Феофан Грек, «Прохор с Городца» и тот же Андрей Рублев. Церковь — а не образ. И это стоит запомнить.

Столь же неожиданно В.А. Плугин обнаружил еще один серьезный аргумент, позволяющий со всей категоричностью утверждать, что еще в 1547 г. в Троице-Сергиевой лавре не было «Троицы Рублева», и вот почему.

Как известно, в то лето страшный пожар опустошил Москву, выгоревшую чуть ли не целиком, причем сильно пострадали и храмы Кремля. До нас дошел ряд документов, благодаря которым известно, как происходило восстановление их иконного убранства[319]. Для этого в Москву были вызваны новгородские и псковские иконники, в центральные храмы были свезены самые замечательные иконы из крупных городов и монастырей России и с них снимали копии. Однако, как писал в своей «Жалобнице» знаменитый поп Сильвестр, игравший немаловажную роль в кремлевской жизни начала 50-х гг. XVI в. и, судя по всему, прямо отвечавший за эти восстановительные работы, в Троице-Сергиевой лавре брали не иконы, а только прориси с них[320]. Если бы в это время там находилась «Троица Рублева», она безусловно стала бы образцом для новых икон. Между тем, именно тогда написанная для Кремля «Троица с деяниями» никоим образом не повторяет «Троицу Рублева», которую через четыре года «Стоглав» — как принято считать — указывает иконописцам в качестве образца[321].

Стоит заметить, что, несмотря на такое прямое указание, иконописцы продолжали игнорировать тип «ангельской Троицы», воспроизводя и после «Стоглава» только тип «Троицы ветхозаветной», может быть, потому, что, вопреки представлениям современных искусствоведов, цитирующих этот документ, на самом деле там говорилось не об изображении «Троицы», как это ошибочно повторяют исследователи, а всего только о крестах в нимбах и о надписях. Примером столь характерной ошибки может служить типичное для данного случая утверждение Г.В. Попова, что споры о написании «Троицы» закончились «своего рода канонизацией рублевского варианта на Стоглавом соборе 1551 г.»[322].

Однако Троицкий собор в Троице-Сергиевой лавре не мог существовать без «Троицы», которую Андрей Рублев должен был написать вместе с иконостасом, если он работал над ним. Следовательно, такая икона существовала, так что вклад Ивана IV был сделан не на пустое место. Он должен был заменить собой какую-то другую «Троицу», которая, скорее всего, и принадлежала кисти Рублева. И у меня есть основания утверждать, что эта икона не только сохранилась, но и хорошо нам известна.

В 1920 г. во время национализации Лавры, когда ее имущество делили между собой Комиссия по охране памятников Лавры и Сергиевский исполком, на паперти церкви св. Зосимы и Савватия была обнаружена ветхая, весьма пострадавшая от времени, поновлений и просто небрежения икона «Троицы ветхозаветной». После того как в 1958–1960 гг. реставратор Н.А. Баранов расчистил ее от позднейших записей и укрепил, стало ясно, что она была создана в первой половине, а, быть может, и в первой четверти XV в.[323]