Исследования истерии

– Сегодня после обеда в саду, перед тем как я поднялась.

Я догадался, что таким образом она хотела мне показать, что точно соблюдала установленный срок, поскольку, по своему обыкновению, сад она покидала около шести часов. Следовательно, даже в сомнамбулическом состоянии она не располагала своими знаниями в полном объеме, кроме того, при сомнамбулизме сохранялось текущее и потенциальное сознание. Довольно часто случалось так, что, услышав в сомнамбулическом состоянии мой вопрос о том, с чем связан тот или иной симптом, она морщила лоб и после некоторой паузы робко отвечала: не знаю. Впоследствии я взял за правило говорить ей: подумайте и вы сразу припомните, и она, немного поразмыслив, давала мне требуемые пояснения. Впрочем, бывало и так, что ей не удавалось ничего вспомнить, и мне приходилось откладывать задание, обязав ее припомнить обо всем до завтрашнего дня, и она всегда припоминала. Эта дама, которая в обыденной жизни щепетильно избегала любого намека на ложь, ни разу не солгала и во время гипноза, однако, случалось, недоговаривала, умалчивала о некоторых подробностях до тех пор, пока я со второй попытки не добивался от нее исчерпывающего ответа. Как и в описанных случаях, молчала она в сомнамбулическом состоянии чаще всего из–за антипатии, которую внушала ей определенная тема. Несмотря на эти ограничения, ее психическое расположение при сомнамбулизме в целом производило впечатление свободного раскрытия интеллектуального потенциала и полного владения всеми богатствами своей памяти.

Ее, бесспорно, сильная внушаемость при сомнамбулизме не имела, однако, ничего общего с болезненной неспособностью сопротивляться. В целом должен признать, что она произвела на меня все же не большее впечатление, чем можно было бы ожидать при таком подходе к психическому механизму от любого человека, который весьма доверчиво внимал бы мне, пребывая в ясном уме, только вот фрау фон Н., будучи в так называемом нормальном состоянии, не могла выказать мне благосклонное душевное расположение. Если мне не удавалось ее переубедить, как в случае с боязнью животных, или я не мог установить психический генез определенного симптома и намеревался воспользоваться властным внушением, я всегда замечал взволнованное, недовольное выражение на лице сомнамбулы, и когда под конец я спрашивал ее: «Значит, вы так и будете бояться этих животных?» – она отвечала: «Нет, – раз вы просите». Подобное обещание, подкрепленное лишь ее уступчивостью, в сущности, ни разу не выполнялось и пользы от него было не больше, чем от многих моих общих наставлений, вместо которых я мог бы с таким же успехом без конца внушать ей: будьте здоровы.

Особа, которая столь упорно не поддавалась внушению, направленному на избавление ее от симптомов болезни, и могла избавиться от них только путем психического анализа или переубеждения, становилась восприимчивой, как записной медиум, когда речь шла о незначительных внушениях, о предметах, не имеющих отношениях к ее болезни. Примеры подобного постгипнотического послушания я привел в истории болезни. Я не нахожу в таком поведении никакого противоречия. Самое сильное представление должно было и в этом случае заявлять о своих правах. Если присмотреться к механизму патологической «идефикс», то обнаружится, что она мотивирована и поддерживается столь многочисленными и оказывающими столь мощное влияние переживаниями, что ее способность успешно противостоять внушенным контрпредставлениям, наделенным лишь вполне определенной силой, не вызывает удивления. Только из мозга истинно больного можно было бы путем внушения устранить столь естественные последствия интенсивных психических процессов[49].

Когда я изучал сомнамбулическое состояние фрау фон Н.г у меня впервые появились серьезные сомнения в справедливости слов Бернгейма «tout est dans la suggestion»[50] и его остроумного друга Дельбефа[28], который добавил: «Comme quoi il n'y a pas d'hypnotism»[51]. Я и сейчас не могу понять, каким образом поднятый палец или единожды произнесенное слово «спите» должны были создать особое психическое состояние, при котором пациентка помнила обо всех своих душевных переживаниях. Я мог вызвать это состояние, но не создавал его путем внушения, ведь его свойства, каковые, впрочем, повсеместны, меня сильно поразили.