Исследования истерии

На наш взгляд, такие наблюдения подтверждают сходство в патогенном отношении обычной истерии с травматическим неврозом и дают право расширить рамки понятия «травматическая истерия». Ведь при травматическом неврозе причиной болезни является не ничтожная физическая травма, а сам испуг, травма психическая. Аналогичным образом, судя по результатам наших изысканий, поводом для появления многих, если не большинства, истерических симптомов служит то, что следует называть психическими травмами. Травматическое воздействие может оказать любое событие, которое вызывает мучительное чувство ужаса, страха, стыда, душевной боли, и, разумеется, от восприимчивости пострадавшего (равно как и от условий, указанных ниже) зависит вероятность того, что это происшествие приобретет значение травмы. Нередко при обычной истерии вместо одной крупной травмы обнаруживается несколько парциальных травм, образующих группу происшествий, которые лишь в совокупности могли оказать травматическое воздействие и связаны друг с другом потому, что отчасти являются фрагментами истории страданий. Бывает, что обстоятельства, сами по себе, казалось бы, безобидные, за счет совпадения с действительно важным событием или моментом особой раздражительности приобретают значение травмы, которое не могли бы иначе приобрести, но которое с этих пор сохраняют.

Однако причинно–следственная связь между побудительной психической травмой и истерическим феноменом заключается не в том, что травма, как agent provocateur[4], вызывает симптом, который затем, обретя самостоятельность, остается неизменным. Скорее следует утверждать, что психическая травма или воспоминание о ней действует подобно чужеродному телу, которое после проникновения вовнутрь еще долго остается действующим фактором, и, на наш взгляд, доказывает это один весьма примечательный феномен, придающий заодно и важное практическое значение полученным нами сведениям.

Сначала, к великому нашему изумлению, мы заметили, что отдельные истерические симптомы исчезали раз и навсегда, когда удавалось со всей ясностью воскресить в памяти побудительное событие, вызывая тем самым и сопровождавший его аффект и когда пациент по мере возможности подробно описывал это событие и выражал аффект словами. Воспоминания, лишенные аффекта, почти никогда не бывают действенными; психический процесс, который развивался первоначально, нужно воспроизвести как можно ярче, довести до status nascendi[5] и затем «выговорить». При этом, если речь идет о симптомах раздражения, – такие симптомы, как судороги, невралгия и галлюцинации, проявляются еще раз в полную силу и затем исчезают навсегда. Выпадение функций, параличи и анестезия тоже исчезают, хотя, разумеется, в данном случае внезапное обострение не бывает явным[6].

Казалось бы, речь тут идет о непреднамеренном внушении; пациент ожидает, что с помощью такой процедуры его избавят от недуга, и это ожидание, а не само выговаривание, является действующим фактором. Но все обстоит не так: впервые это было замечено в 1881 году, то есть в «досуггестивные» времена, благодаря спонтанному самогипнозу пациентки, и премного удивило самого исследователя, проводившего таким же образом анализ весьма запутанного случая истерии, при котором были по отдельности устранены симптомы, обусловленные отдельными причинами.

Перефразируя изречение cessante causa cessat effectus[7], мы вполне можем сделать из этих наблюдений вывод о том, что побудительное происшествие каким–то образом продолжает оказывать воздействие еще в течение многих лет, но не косвенно, не посредством промежуточных звеньев причинно–следственной цепочки, а непосредственно, как возбудитель болезни, подобно душевной боли, воспоминание о которой в состоянии бодрствующего сознания еще долго вызывает слезы: истерики страдают по большей части от воспоминаний[8].

II

Поначалу кажется удивительным то, что давние переживания могут оказывать столь ощутимое воздействие; что воспоминания о них не идут на убыль точно так же, как все остальные наши воспоминания. Понять это нам, пожалуй, помогут следующие соображения.