Исследования истерии

Если мы ради краткости назовем характерное для истерии превращение психического напряжения в стойкие соматические симптомы «конверсией», то можно сказать, что в случае фрау Эмми фон Н. доля конверсии невелика, изначальное психическое возбуждение так и осталось в области психики, и нетрудно признать, что тем самым этот случай походит на другие неистерические неврозы. В иных случаях истерии конверсией определяется общий прирост раздражения, так что соматические симптомы истерии появляются на фоне совершенно нормального с виду сознания, хотя чаще происходит неполное превращение, при котором по меньшей мере часть сопровождающего травму аффекта остается в сознании в качестве составляющей настроения.

В нашем случае истерии с незначительной конверсией психические симптомы можно подразделить на перемены настроения (тревогу, меланхолическую депрессию), фобии и абулию (безволие). Две последние формы психического расстройства, которые считаются в рамках французской школы психиатрии признаками нервической дегенерации, в нашем случае были в достаточной степени детерминированы травматическими переживаниями и представляют собой преимущественно травматические фобии и абулию, что я поясню отдельно.

Отдельные ее фобии и впрямь соответствуют самым сильным человеческим фобиям, в особенности фобиям невропата, каковы прежде всего боязнь животных (змей, жаб, а заодно и всех тех насекомых, властью над которыми похвалялся Мефистофель)[17], боязнь грозы и т. д. Тем не менее даже эти фобии упрочились за счет травматических переживаний, например, страх перед жабами упрочился после юношеского впечатления от того, что брат подкинул ей мертвую жабу, вследствие чего у нее впервые случился приступ истерических судорог, боязнь грозы окрепла из–за того страшного события, которое дало повод для появления склонности цокать языком, а боязнь тумана – из–за памятной прогулки на Рюгене; все же главную роль в этой группе играет первичный, так сказать инстинктивный страх, если рассматривать его как психический признак.

Иные, более специфические фобии также обусловлены особыми переживаниями. Боязнь ужасных неожиданностей возникла у нее под впечатлением внезапной смерти совершенно здорового, казалось бы, мужа от сердечного приступа. Боязнь чужаков, боязнь людей вообще сохранилась у нее с той поры, когда она подвергалась травле со стороны семьи, принимала любого незнакомца за агента, нанятого родней, или подозревала, что посторонние люди знают обо всем, что говорят и пишут о ней. Она боялась попасть в сумасшедший дом и испытывала страх перед его обитателями из–за целой череды печальных событий, произошедших в ее семье, и тех рассказов, которых она наслушалась в детстве от глупой служанки, кроме того, в основе этой фобии лежит, с одной стороны, первичный, инстинктивный страх здорового человека перед безумцем, а с другой стороны – наличествующая при любом неврозе боязнь самому впасть в безумие. Такая специфическая фобия, как боязнь того, что кто–то стоит у нее за спиной, мотивирована впечатлениями от того, что напугало ее в юности и в более позднюю пору. После особенно неприятного случая в гостинице, неприятного оттого, что он был связан с эротикой, она стала больше обычного опасаться, что к ней может подкрасться какой–нибудь незнакомец, и наконец, фобия, свойственная многим невропатам, – боязнь того, что их могут похоронить заживо, исчерпывающе объясняется верой в то, что муж ее не был мертвым, когда выносили его тело, верой, в которой столь трогательно проявилась ее неспособность примириться с неожиданной потерей близкого и любимого человека. Впрочем, я полагаю, что, принимая в расчет все эти психические факторы, можно понять лишь то, почему у нее возникли именно такие фобии, но невозможно объяснить, почему эти фобии стали стойкими. Объяснить это можно лишь с учетом невротического фактора, а именно того обстоятельства, что пациентка давно пребывала в состоянии полового воздержания, которое, как это часто бывает, дало ей повод для пугливости.