Истеми

Петушиная история кончилась как обычно — руганью с соседями, милицией, проверкой документов. Участковый медленным челноком перемещался между ванной и балконом, разглядывал пятна крови и изумленно шевелил бровями: «Кого вы тут еще зарезали? Лучше расскажите добровольно, мы все равно узнаем». Вместо обычных пятидесяти гривен пришлось заплатить семьдесят. Больше не было.

Когда Вера, защитив диссертацию, нашла в Германии пост-док и уехала на год в Европу, Лариса с Вахой перебрались в Киев к отцу. Тут уже стало полегче, но найти для Вахи работу все равно не удавалось. Что делать, не сидеть же ему всю жизнь дома, мужик-то здоровый, даром что без ноги? Потом откуда-то возник приятель Вахи. Он «Газелями» возил орехи из Крыма на продажу в Киев, в Минск и в Литву. Нормальный бизнес, никакого криминала, да и в деле только свои — одни чечены. И живут все вместе. Совсем как раньше.

— И что же теперь? — спросил я Веру так, словно это не я прощался утром с Ларисой и Вахой возле их нового дома в поселке Восточный.

— Посмотрим, — пожала она плечами. — Может, приживутся, а может… Кто знает. Плохо без родины, — неожиданно заключила Вера. За последние два года у нее тоже накопился свой опыт. Конечно, не такой, совсем не такой, как у Ларисы и Вахи. Ну, так опыт, он у каждого свой.

— Скоро Ялта, — после долгой паузы я кивнул на дорожный указатель. — Ночуем в городе?

— Ночуем. Только гостиницу выбирайте сами. Я в них не разбираюсь. Одну «Ореанду» и помню…

— О! — тут же пришла мне мысль. — Знаю. Прошлой осенью наши боссы проводили в «Леванте» конференцию менеджеров восточноевропейских отделений.

— Где это?

— По набережной, сразу за «Ореандой». Отличное место. Деньги русские, сервис украинский.

— Представляю себе.

— Напрасно иронизируете. Крепкий бизнес-класс. С осени по весну там просто замечательно.

— А летом?

— Летом бы я там жить не стал — окна выходят на море, на юго-восток, а я не люблю, когда солнце бьет в окно, особенно утром. Спишь спокойно, и вдруг у тебя в голове словно лампу зажигают. Даже если от солнца можно закрыться плотными шторами и в номере есть кондиционер, все равно не люблю. На юге окна должны выходить в тенистый сад…

— С пальмами, фонтанами и павлинами.

— Да. С пальмами и фонтанами. А павлинам — с вечера глаза завязывать или колпачки надевать, чтоб по утрам не орали.

Мы проскочили город по Южнобережному шоссе, а потом, петляя между колоннадами санаториев и пансионатов, спустились почти к самому морю. Чуть не доезжая набережной, свернули к «Леванту». Приехали.

На востоке темнело и наливалось густой синевой небо, на море и берег ложились первые тени мартовских сумерек. Море чуть слышно шлепало слабой волной о гальку. Мы сняли два небольших номера на первом этаже, оставили вещи и тут же ушли в город.

К концу своего первого веселого послеармейского года я вдруг заметил, что в Киеве есть районы, в которых я отлично ориентируюсь ночью, но никогда не бывал и вряд ли смогу узнать их днем. То же и с Ялтой. Для меня она всегда была ночным городом, в котором улицы и дома задаются не трещинами на фасадах, огрызками архитектурных стилей и формой штанов, сохнущих на балконах, а сочетанием огней — уличных фонарей, окон, огненных линий ночных реклам, судов, томящихся на рейде порта, Луны наконец. Ночью я становлюсь точнее в оценках и увереннее ориентируюсь. Во всем: в сигнальных огнях городов и в самих городах, и в людях, которые их населяют. Ночь отсекает лишнее, оставляя главное.

Часа за полтора до рассвета мы возвратились в пансионат. Я провел два дня за рулем и не спал ночь, но был готов сорваться и немедленно ехать, плыть, идти куда угодно. Ощущение свободы, давно и, казалось, навсегда забытое, вновь вернулось ко мне. Больше не существовало распорядка, не было рутинных обязанностей и обязательств, подчинявших мою волю. Я чувствовал силу, я получил власть над обстоятельствами, теперь не я зависел от них, но они от меня. И все это — благодаря невысокой женщине с каштановыми волосами, в карих глазах которой отражалась прохладная тень весенней крымской ночи.

Утром мы поехали на Ай-Петри. В горах была зима. На яйле лежал сырой снег, над ним стремительно и тихо проносились тяжелые хлопья тумана. У метеостанции суетились какие-то дети, люди, лаяли собаки. Мы медленно миновали небольшой уродливый базар, проехали несколько километров к северу, и я остановил машину.

Пронзительный, острый ветер резал лицо. Склоны гор щетинились темной зеленью сосен. На покатом куполе одной из возвышенностей торчали какие-то угрюмые строения, были разбросаны вагончики и локаторы.

— До чего же люди умеют портить… всё, — сказала вдруг Вера. — Уродовать своим присутствием. Горы, море… Как без нас тут было красиво. Наверное, мы — болезнь. Вирус. Мы заразили Землю и теперь не успокоимся, пока не сожрём ее.